Цветаева без глянца

«Слово и дело» Цветаевой — вера себе, вера судьбе, вера России. Вера дому.

Но: «Где мой дом?»

Из того же Алиного письма: «Мы с ней кочевали по всему дому. Сначала в папиной комнате, в кухне, в своей. Марина с грустью говорит: «Кочевники дома» Теперь изнутри запираемся на замок от кошек, собак, людей. Наверное, наш дом будут рушить…»

«России (звука) нет, есть буквы: СССР», — писала Цветаева в 1928-м. В 1920-м сочувственно занесла в тетрадь где-то услышанную остроту «Р.С.Ф.С.Р. — «Расфуфырка»».

«Не могу же я ехать в глухое, без гласных, в свистящую гущу. Не шучу, от одной мысли душно», — признавалась в 1928-м. В 1920-м — тоже было не до шуток. «Расфуфырка» выдавливала гласные из России, душила своих поэтов, гнала их из дому.

11 мая 1921 года «кочевники дома» стали настоящими кочевниками: Цветаева покинула родину. За восемнадцать лет скитаний она сменила почти три десятка адресов. Германия, Чехия, Франция… Берлин, Прага, Париж… Мокропсы, Вшеноры, Иловище… Ванв, Медон, Кламар… И еще, и еще, и еще…

«Где мой дом?»

«Меня в Россию не пустят: буквы не раздвинутся… В России я поэт без книг, здесь — поэт без читателей. То, что я делаю, никому не нужно».

Но буквы раздвинулись (точнее — их раздвинули — Эфрон, Аля, Мур), чтобы сомкнуться в смертельные тиски, стянуться гибельной петлей.

Еще два года беспрерывных переездов. Москва, Болшево, Москва, Голицыно, Москва…

«Где мой дом?»

Елабуга.

Пляшущим шагом прошла по земле! — Неба дочь!
С полным передником роз! — Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! — Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!

Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари — и ответной улыбки прорез…
Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!

* * *

Феномен Марины Цветаевой, поэта и человека, — в экзистенциальной непримиримости и нераздельности личностной исключительности и исторической типичности, затейливого узора и строгой схемы, вол­ны и камня, в сшибке которых означается неуловимая истина Бытия.

Цветаева лично видела царя и Льва Толстого, Керенского и Блока, общалась с Брюсовым и Бальмон­том, Волошиным и Андреем Белым, Розановым, Вя­чеславом Ивановым, С. М. Волконским, Львом Шестовым, о. Сергием Булгаковым, с Ахматовой, Мандельштамом, Пастернаком, Маяковским, Есениным, переписывалась с Рильке, дружила с Натальей Гончаровой — какие избранные встречи! Она жила в Москве, Тарусе, Крыму, Нерви, Лозанне, Фрайбурге, Берлине, Праге, Париже, бывала в Петербурге, Генуе, Вене, Мюнхене, Дрездене, Лондоне, Брюсселе — какие избранные места! Для нее текли Ока, Волга, Эльба, Сена, Рейн, Темза, плескали волнами Черное и Средиземное моря, Женевское озеро и Атлантический океан, высились Кара-Даг, Альпы, Шварцвальд, Татры, цвели Коктебель и Лазурный Берег — какие избранные виды! Всё — для полноты биографии.

Ее жизнь явлена нам как некий образец, в котором собралось все самое главное, неизбежное, сущностное той эпохи; в ней, как в кристалле, сошлись лучи всех тревог и ожиданий того грозного, грозового времени — времени великих измен.

Рубеж столетий, Серебряный век, Русско-японская война, Первая мировая, отречение царя, революция, гражданская междуусобица, эмиграция, рождение новой империи Советов, возвращение на родину, Великий Террор, Вторая мировая, эвакуация — сколько событий и потрясений! А рядом, одновременно и параллельно — пропитанное возвышенными идеалами детство, гениальная мать, ее ранняя кончина от чахотки, отец-профессор, поглощенный своим титаническим трудом по созданию небывалого до того Музея, безоглядная любовь и раннее, в 17 лет (!), замужество, муж-дитя, первенец — почти мифологическая Ариадна — дочь-вундеркинд, разлука с мужем, вторая дочь с отстающим развитием и ее голодная смерть в приюте, одночасовые «романы»-очарования и разочарования, воссоединение семьи и медленное угасание супружеской любви, рождение сына — победоносца Георгия, безумная материнская любовь к нему, конфликт с повзрослевшей дочерью и почти разрыв с ней, вновь расставание, разлука и — последняя встреча семьи — перед арестами, расстрелами, гибелью… Сколько усилий и трат! Скитания, лишения, болезни, труд. Всё — для полноты жития.

Судьба Цветаевой — исторический факт колоссальной эстетической цельности и ценности — сюжет Русского романа XX века. Она совершенна, как совершенна судьба Пушкина. И, как судьба Пушкина, она представляет собой верное средство постижения судьбы России.

Павел Фокин

ЛИЧНОСТЬ

Облик