Аджай восстанавливал силы, лежа среди бела дня на постели в своем гостиничном номере на Монмартре. Полет прошел хуже некуда. Одного из пассажиров при взлете охватила паника, он схватил соседку за коленку, а та немедленно влепила ему пощечину и обвинила в сексуальных домогательствах. Она потребовала, чтобы ее пересадили на другое место. Дети поочередно начинали плакать. Можно подумать, они сменяли друг друга на дежурстве, чтобы самолет ни на минуту не погрузился в тишину. Это еще больше раздражало пассажиров. Некоторые особенно вспыльчивые обрушились на стюардесс, находя, что те недостаточно быстро их обслуживают.
Когда самолет наконец приземлился, и старшая бортпроводница взяла микрофон, чтобы выразить надежду, что «полет был приятным», все немедленно и дружно засвистели. И вместо того чтобы продолжить «… мы будем рады вновь видеть вас на борту нашего самолета», она выдала
Как и в каждой своей поездке в чужую страну, Аджай настроился на волну местного радио, «где все время разговаривали». И неважно, что он не понимал ни единого словечка, туризм для него представлял интерес прежде всего как возможность поближе познакомиться с местным населением. Интонации голосов иногда позволяли ему воспринимать новые цвета. Эта музыка иностранных языков много рассказывала ему об умонастроениях, менталитете, нравах народов, с которыми он встречался. И сегодня он с утра отметил про себя, что парижане, похоже, не меньше взвинчены, чем ньюйоркцы. Внезапно он сел на постели, услышав спокойный, веселый, радостный женский голос, в котором не чувствовалось ни малейшего страха. Первый позитивный голос с тех пор, как он ступил на французскую землю. А может, даже и с тех пор, как появился красный цвет, подумал он. Аджай закрыл глаза, чтобы сполна им насладиться. В третий раз человеческий голос вызвал этот цвет под его опущенными веками, слегка фиалковый, с лиловым оттенком. Не тот ли это голос, который однажды новогодней ночью так громко звучал в его такси? Или голос пассажирки, которую он продинамил? Нет, скорее всего, это случайность, заключил он. Должны существовать тысячи голосов того же оттенка. И, чтобы отвлечься, он, раскрыл путеводитель и начал составлять план знакомства с городом, но сосредоточиться ему не удалось. Единственное, что ему хотелось увидеть, – обладательницу этого голоса.
Луиза рыдала, сидя за большим обеденным столом. Артюр принес ей все запасы клюзелевских карандашей из той писчебумажной лавки. Он открывал коробки одну за другой, и она пробовала карандаш за карандашом, сердилась и упорно твердила одно и то же:
– Мне не нравятся серые карандаши!
Когда Артюр открыл последнюю коробку, девочка уже ничего не говорила и только заливалась горючими слезами.
– Мне очень жаль, малыш, – извинился Артюр.
– Ты же обещал! – подвывала Луиза.
Огорченный Артюр вышел в сад и уселся на ступеньки крыльца. Единственные цвета, которые Луиза могла видеть, – это цвета тех предельно насыщенных пигментами карандашей, которые были изготовлены в последний день работы фабрики, но беда в том, что все они отправлены на переработку.