Цветные рассказы. Том 1

С первого взгляда, с первого дня их знакомства Калерия Ивановна невзлюбила невестку. Тихая, неразговорчивая. В глаза свекрови не заглядывает. Не прогибается. Подарки не носит. Даже не старается дружить. Что? Талантливая актриса? Да вы посмотрите на нее. Разве она похожа на Комиссаржевскую, на Ермолову? Вот это были женщины – взгляд, голос, стать – царицы театра! Из современных – Быстрицкая, Скобцева… А эта? Ни тебе переда, ни зада. Ручки тонкие, попка шильцем. А какая жена? Разве она следит за Тёмкой? Рубашки не глажены, дома вечно нечего поесть, холодильник пустой. Только одно название – жена. Не знаю, не знаю, в тихом омуте… – может, и налево ходит. Вон и ребенка выносить не смогла. Конечно, – вечно репетиции, спектакли, мужа не кормит, и сама ничего не жрёт. Не надо было до девятого месяца в театр бегать. А вот теперь эта новая напасть на голову моего бедного Тёмушки. Не виновата, не виновата… Рука у нее нелегкая – вот что! Она всем несчастья приносит. Глаз цыганский. Не надо было Тёме жениться на ней. Что он в ней нашел? И я-то, старая дура, куда глядела? Он сопли распустил – красивая, талантливая, кроткая… – тьфу, не с лица есть. Не очень-то она выхаживала моего Тёму по больницам. Вот он ко мне и переехал. Потому что уход требуется. А она все в театре. Нет, и сейчас ко мне заходит. Ну, не ко мне – к Тёме. Заскочит, поцелует, обнимет, гостинцев принесет и бегом-бегом. Поплачет иногда – гадость какая! Крокодиловы слезы. Ну, я еще доберусь до тебя. Не видать тебе Академического театра как своих ушей.

Конечно, напрямую все эти суждения и обличительные децимы Калерия Ивановна Маришке не озвучивала. Хватало доброхотов, чтобы донести сладкую сплетню до Маринкиных ушей. Но и в глаза много говорилось в этом духе, свекровь нередко выговаривала невестке, не особенно стесняясь в выражениях.

Вот такие грустные воспоминания посещали милую Маринкину головку. В свои неполные двадцать три она уже немало намыкалась и многое испытала. «Зато спектакль хорошо прошел, – думала она. – К черту грустные мысли. Лариса Дмитриевна тоже получилась. Вполне все получилось. Даже «волчицы» хлопали. И Тёма пришел на прогон, тоже хлопал. Говорю ему: пойдем со мной. Нехорошо мне, Маринка, побуду пока у мамы. Все равно после премьеры заберу его к нам, домой – хотя бы на недельку. Он убегает от меня, стесняется, потому что не в форме. Чего ему, дурачку, меня стесняться?

И эта новенькая – Светлякова, что из Малого драматического на Мойке, тоже на прогон пришла… Талантливая девочка. Там, в Малом, играла Клею из Эзопа. Я видела.

Голос у Насти густой, мелодичный. Движения – отточенные и размытые… изящные и угловатые одновременно. Шея и плечи – будто молоком облитые. Юная царица, настоящая царица! И наш заслуженный, Вольф Янович, тоже мне аплодировал стоя. Настроение у Маринки неплохое. Да что там неплохое… Давно она не испытывала такого подъема. Сама не своя, голова идет кругом… Теперь домой. И отдыхать. Завтра премьера, надо быть в форме. К черту дурные мысли». В хорошем настроении актриса поднялась и вышла из гримерной. Театр пуст, все давно ушли.

Именно тогда, спускаясь по лестнице, она и оказалась свидетелем этой откровенной и, по моему мнению, довольно неприличной сцены. Да, это был именно Вольф Бельский. Фортинбрас. Почему-то именно так называли его, – по имени персонажа из «Гамлета» – хотя Бельский никогда в «Гамлете» не играл. Фортинбрасу – за тридцать. Заслуженный. Всегда наглухо застегнутый, в рубашке с галстуком, в костюме, плотно облегающем крепкую фигуру. Аккуратная стрижка, безупречно подстриженные усики и бородка клинышком. В театре его любили за интеллигентность, за хриплый гортанный голос, которым он пел старинный студенческий гимн Гаудеамус. За доброту сильного человека, за детскую непосредственность и даже наивность. Снобливые молодые актеры часто подшучивали над ним. «Вольф Янович, вы видели эту ерунду, что французы на кинофестиваль привезли? Какая безвкусица – «Розовый телефон» называется». Бельский удивлялся: «Безвкусица? Не знаю, – а мне понравилось». Уважали его и за трепетное отношение к маме. Которую он встречал и провожал. И внимательно следил, чтобы ей удобно было входить в транспорт. За то, что никогда не стеснялся показывать свою сыновнюю привязанность. За его молодецкие акробатические номера на сцене – рондад, колесо, переворот на одной руке, мастерское владение саблей. Один молодой актер говорил:

«Мне все равно, какой у него голос, какой рондад он крутит. Смотрю на него и вижу: мужик с а-гром-ными яйцами. Вольф – нормальный парень!».