Цветочек аленький (СИ)

— А ну, цыц, семя проклятое! — Святослав сыновей грозно окрикивает. — Как вы можете скверну лить, друг друга обвиняя! Вы же братья кровные, отцом единым повенчанные, а ведете себя, хуже ворогов! Должно вам вместе быть, против мира всего меч сдерживая, а не порознь камнями в кровь свою кидаться. — И сменив гнев праведный на милость, подле княжичей присаживается, вместо нотаций должных, байки военные сыновьям сказывает. И в рассказах тех, оживают картины пред братьями: земель заморских, что чудовищами полнятся, воинов иноземных, что смешны слабостью своей пред богатырями русскими, да битв бравых, что каждый раз победу приносят. Всю любовь свою, которую лишь к одной войне испытывает, Святослав в рассказы эти вкладывает, в души детские дух ратный поселяя.

Покой ленный, что на привале стоит близ троп звериных, где князь с княжичами беседы ведут, конский топот разрывает. Вскакивают войны с мест насиженных, будто и не предавались безделью миг назад. Мечи оголяя, всадников скачущих, во всеоружии ратники Святослава ждут. Сам князь, знак умолкнуть детям дав, встает с бревна поваленного, да к тропе выходит, встретить желая, того, кто закон призрев, по княжьим тропам ловчим скачет. Каждый охотник, свои угодья охраняет ревностно, ведь если будет засидки устраивать всяк кто не попади, разбежится зверь, места глухие ища. Но не бояре наглые, как ожидалось, а гонцы из терема княжеского на горизонте появляются. Добрыня, на коня запрыгивая, на встречу воинам прибывшим скачет, послание быстрей перехватить надеясь. Мужчины, с вестями дурными с коней взмыленных на землю падают, гнева князя боясь. Ведь и с лютовать Святослав может, как прознает, с чем явились.

Получив приказ говорить, коль явились, сообщают гонцы князю о смерти матушки его — княгини Ольги.

Может ли плакать воин суровый, слез своих не таясь? Может ли слабость свою правитель людям показывать? Может ли выть от тоски, тот, кто кличи победные кричать привычный? Сможет ли понять тот, кто опору крепкую под ногами всю жизнь имел, каково ее лишиться?

Словно в тумане хмельном Святослав на гонцов смотрит, решая, не происки ли врагов то, что клевещут ему, паршивцы, в смерти матушки убедить надеясь? Не могла ведь Ольга, стержень каменный вместо тела имея, погибнуть так просто? Не в бою, не в походе, не от зелья вражеского, а от старости, что к каждому явится! Та ли княгиня, что в походы народ поднимала, да воинов за собой вела, таких, что не каждый мужчина подле себя удержит, ныне лежит бездыханная, встречи с Оземом дожидаясь?

Вскакивает Святослав на коня своего, с места в галоп скакуна отправляя, на хрип животного внимания не обращая, лишь сильней его пришпоривает. Ветер-брат, что всегда поддерживал, порывами своими разум чистя, ныне клочьями рваными в лицо кидается, песок с земли поднимая, иглами кожу жалит. Не успокоить, но отдых мыслям дать, болью телесной от тоски душевной отвлечь надеясь.

Уж близ терема князю ясно становится, что не ложь то, что гонцы сказывали. Тишина подле дома отчего такая, от которой кричать хочется, лишь бы на миг разорвать молчанье скорбное. Слуги по двору снуют бессловесно, глаз на хозяина прибывшего не поднимая, будто их головы повинны в том, что ныне случилось. Собаки, неладное чуя, под лестницу забились, Святослава не встречая, только скалятся нервно из убежища своего. По ступеням резным, что еще мальцом будучи разукрашивал, поднимается князь, к покоям княгини направляясь, но у входа с духовником матушкиным столкнувшись, останавливается. Ничего не спросил Святослав у священника, ничего не ответил отец святой сыну Ольгиному, но без слов, в отражение глаз собеседника, каждый встретил ответ на вопрос не заданный. И прикрыв очи черные, слезами полные, князь заходит в светёлку, с матерью прощаться.

Никого смерть не красит. Будто вместе с душой, что тело наполняет, уходит и то, что скрывает человек от всех окромя себя самого. Та серая сущность, что в каждом живет изначально, выходит наружу, кожу выбеливая, цвета жизни себе забирая. Как камень, в речку брошенный, с годами гладкий становится, так человек за век свой, себя обтачивает, форму желаемую принимая. Смерть же огранку стирает, сущность миру являя, ту, что от рожденья дана была, а не временем выгравирована.

Глядит Святослав на мать мертвую, что в одеяниях белых, да с веками закрытыми на лавке лежит, узнать в ней женщину родную, надеясь. Кричит ему сердце, что не похожа Ольга, что не она то, а баба другая, но разум осаживает, что не кому более тут окромя матушки быть.

Ольга.