Дейна устала спорить с тугоумным Шерром и, молча развернув его, пихнула в сторону очередного коридора. Шерр упрямо упёрся пятками в камень, но забыл о коварстве своего близнеца: сестра огрела его кулаком по затылку и, подхватив обмякшее тело, поволокла к примеченной нише.
Точнее, ниши там не было. Была широкая плита, самую малость отходящая от стены. Бросив брата на пол, Дейна ухватилась за торчащий край, упёрлась ногой в стену и с натугой отодвинула плиту. Вот за ней нашлась ниша, правда, уже занятая чьим-то скелетом, что женщину мало смутило. Подхватив брата, она запихнула его туда, безжалостно сминая прежнего жителя, и, сорвав с пояса брата один из мешочков и наскоро проверив амулеты на его шее — не потерял ли он амулет, скрывающий запах, — задвинула плиту плотнее, чем она стояла раньше.
Наги были уже совсем рядом. Женщина осмотрелась, приметила цепи на стене и затушила светляк.
Впереди раздался грохот и звон, и стремительно выползшему из-за угла Ссадаши открылся вид на упругую задницу Дейны, которая, видимо, запуталась в брошенных на полу цепях, и теперь поспешно поднималась. Впрочем, увидев нага, она обречённо поморщилась и торопиться перестала.
Ссадаши замер в какой-то пяди от неё, с трудом подавляя желание схватить и убедиться, что пропажа цела и невредима.
— Где он? — страшно прошипел наагалей, осматриваясь.
Его подчинённые мрачными тенями уже расползлись по коридору, заглядывая во все ниши и проверяя все щели.
— Кто? — досада на лице Дейны сменилась искренним недоумением.
— Тот, кто тебя украл, — прошипел Ссадаши.
— Меня? — изумилась женщина. — Господин, — Дейна вскинула подбородок и неожиданно высокомерно улыбнулась, — а вам не пришло в голову, что я сама могла… выйти?
Уголки губ Ссадаши нервно дёрнулись, и он уже хотел ответить, но замер. Глядя на высокомерное, улыбающееся лицо Дейны, он вдруг кое-что вспомнил. Точнее, память проснулась, когда он увидел её глаза. Большие, тёмные, уверенные, но с нервно дрожащим отблеском огня. Вспоминалось с большим трудом, наг словно продирался через саженные слои корпии.
— Я сейчас не охраняю вас и могу выйти, куда пожелаю, — женщина пожала плечами. — Не могу понять, почему вы меня преследуете? Я грешным делом подумала, что спугнула тать, пробирающуюся во дворец. Что вы здесь делаете?
— А что ты здесь делаешь? — сквозь зубы прошипел Ссадаши.
— Я слуга императора и ответ несу только перед ним, — спокойно отозвалась Дейна. — Можете обратиться к нему.
Ссадаши допустил, что она не врёт. Всё же при первой встрече он предположил, что император приставил к нему соглядатая. Но эти дрожащие огни в глазах… Память продолжала мучительно продираться через века.
И неожиданно перед глазами развернулось воспоминание.
Ссадаши удивлённо моргнул. На берегу ручья сидел он сам, совсем юный, лет семьдесят вроде. Сидел и примерял свою первую маску, которой он пытался защитить своё по-детски ранимое нутро. Первая маска «Меня это нисколько не трогает» — презрительное пренебрежение чужими насмешками. Первый щит, слабый и уязвимый.
А вот сейчас в лице Дейны он почему-то увидел своё юное отражение, только-только нацепившее первую маску.
И Ссадаши вдруг показалось, что он начинает понимать Дейну. Поэтому он приказал:
— Обыскать здесь всё.
Дейна не испугалась, только досадливо поморщилась и виновато посмотрела на нагов, мол, простите, что из-за меня вам приходится напрягаться.
Ссадаши же опёрся плечом на стену и с томительно-радостным удивлением смотрел на хранительницу. Внутри росло ощущение, что он подобрал ключ к её пониманию, но пока не мог даже себе объяснить, что это за ключ.
Дейна заставила его вспомнить себя же, юного, обозлённого, испуганного, пытающегося защититься от нападок мира за то, каким он родился. Сейчас Ссадаши забавляли те детские переживания и обиды, юный Ссадаши казался ему ребёнком, который в каждой мелкой неурядице видит конец мира. Тот мальчишка пытался всем вокруг доказать, что он что-то может, что он не слаб, что им нельзя пренебрегать. Нынешний Ссадаши никому ничего не доказывал. Он знал, чего стоит. Понимал свои силы и могущество. А если кто-то ошибался на его счёт, то это не его проблема. Он мог позволить себе любое поведение и давно уже не слушал, что о нём говорят и кем считают.
Тот юный мальчик с берега ручья давно вырос.