Цветок Америки

– Лишь бы не распутных, – заметила Жанна.

– Право же, мадам, они как все, как весь наш мир. В них есть и дурное и хорошее.

– Остерегайтесь болезни святого Меана.[32] Она, как и смерть, поражает не только других.

Когда приехали Феррандо, Анжела и Северина, Жанна занялась другим важным делом: следовало вернуть привлекательность молодой вдове. Северина подурнела, была скверно одета и наводила тоску своим унылым видом. Ее и впрямь ожидал монастырь.

Жанна обласкала племянницу, повела в парильню и велела Фредерике, как следует растереть ее, что вернуло ей здоровый цвет лица.

– Что за испытание! – вскричала Северина. – Но кровь бодрит, не спорю. И вы делаете это каждый день?

– Как молитву читаю, – сказала Жанна. – Унылое и неряшливое обличье противно Господу. Опустившийся человек оскорбляет Творца.

Этот довод удивил Северину. Из уважения к Господу она позволила Фредерике причесать и надушить себя.

Оставалось заняться одеждой, которая была в плачевном состоянии. Жанна призвала на помощь Симонетту, жену Жака Адальберта, ибо та оказалась почти одного роста с Севериной; обе женщины были из Милана и тем легче могли понять друг друга.

– Santi del cielo! – вскричала Симонетта, взглянув на молодую вдову. – A vederla cosi sciagurata, li si darebbe l'elemosina![33]

Она побежала в свою комнату за более пристойным платьем: из темно-синего сукна с юбкой-колоколом и с квадратным декольте, льняным расшитым воротником и широкими рукавами с обшлагами из того же материала. В тон платью была подобрана кокетливая бархатная шапочка синего цвета, которая прекрасно смотрелась на светло-рыжих волосах.

– Но… Боже мой! – в свою очередь вскричала Северина, когда Жанна протянула ей зеркало, первый подарок Жака де л'Эстуаля. – Боже мой, я больше не похожа на вдову.

Совместными усилиями Жанна, Фредерика и Симонетта действительно преобразили ее. Она была восхитительна: если бы еще согласилась слегка подкраситься, возрождение стало бы полным.

– Неужто вы намерены носить траур до конца дней? – осведомилась Симонетта.

Обе женщины не сводили глаз друг с друга. Через мгновение покорная улыбка осветила застывшее лицо Северины.

– Чрезмерная печаль греховна, вы разве не знаете? – продолжала Симонетта. – Она означает утрату надежды, которая наряду с верой и милосердием является одной из главнейших добродетелей.

– Северина, не одни только монашенки служат Богу, – подхватила Жанна. – Господь отделил жизнь от смерти, и негоже людям смешивать их.

– Я любила мужа больше всего на свете, – прошептала Северина. – Люди забрали его у меня!

Она заплакала.

– Он не вам принадлежит, а Богу, – наставительно произнесла Жанна, подавая ей платок, чтобы осушить слезы. – Говорить о нем как о собственном достоянии – это своего рода алчность.

– И детей от него у меня нет! – пожаловалась Северина.

– Неужто вы принесете в жертву покойнику свое потомство? – вмешалась Симонетта. – Ведь это варварство!

Северина задумалась.

– Наверное, вы правы, – со вздохом уступила она.

– Позвольте мне слегка подкрасить вам губы, – сказала Жанна.

Северину нельзя было узнать: Анжела и Феррандо раскрыли рот от удивления, когда увидели дочь, вошедшую в залу в сопровождении Жанны и Симонетты.

– Да ты просто колдунья! – шепнула Анжела Жанне.

Леонс Дульсе внимательно разглядывал молодую женщину. Теперь оставалось надеяться, что природа сделает свое дело.

Леонс сразу приступил к ухаживанию. Все с изумлением увидели улыбку Северины.

На следующий день Леонс и Северина вместе отправились на сбор винограда. Молодая женщина заливисто смеялась. Вскоре они стали неразлучны. Ночью их отделяла друг от друга одна тонкая перегородка, ибо Жанна выделила им две соседние спальни в новом крыле дома.

Через шесть дней или, точнее, ночей обитатели дома л'Эстуалей проснулись от коротких, но весьма характерных вскриков. Никто не встревожился – напротив, радость была всеобщей. Забытое после двух лет вдовства наслаждение полностью исцелило печаль Северины.

Франц Эккарт пробормотал:

– Ты настоящая сводня.

Жанна фыркнула. Утром следующего дня лицо Северины, цветущее и одновременно утомленное, яснее слов объяснило, что произошло ночью. Феррандо, отведя Жанну в сторонку, обнял ее за талию и с заговорщицким видом шепнул:

– Мы с Анжелой благодарим тебя.

Анжела подарила Жанне крупную жемчужину причудливой формы на золотой цепочке. Она отлично сочеталась с бархатной шапочкой.

Леонс Дульсе вошел в клан.

Таинственный узор, вытканный золотом и серебром, который то появлялся, то исчезал на Великом ковре, своих последних узелков еще не завязал.