Цветок Америки

Мария Нарбоннская явилась в дом л'Эстуалей первой из тех просителей и просительниц, которые умоляли о встрече: дочь поэта Карла Орлеанского жила в Туре, всего в одном дне пути на повозке. Родившись в 1457 году и будучи гораздо моложе Жанны, она, тем не менее, производила впечатление старой женщины. Одеяние из черного узорчатого бархата и полное отсутствие румян делало ее белое от природы лицо еще более бледным; несомненно, она считала, что удалилась от мира и, особенно от двора своего брата. Сопровождали ее только фрейлина и лакей — так могла бы путешествовать дама из зажиточной бюргерской семьи. Она с удивлением оглядела Франца Эккарта:

— Я ожидала увидеть убеленного сединами старца. А вижу красивого молодого человека.

Мария Нарбоннская быстро взглянула на Жанну. Потом села в придвинутое ей кресло и сразу приступила к делу.

— Мессир, я догадываюсь, что осторожности ради вы предпочитаете выражать свои мысли темным языком, — без околичностей заявила она. — Прошу вас этого не делать. Говорите без опаски. Мы не встречаемся с королем. Для короны я не представляю никакого интереса, поскольку мальчика не родила, а снова выходить замуж мне поздно. Людовик не дарит меня своей откровенностью. 1515 — это год его смерти, верно?

— Похоже, так, мадам.

— Это меня не удивило бы. Вот уже много лет, как он страдает воспалением кишок. Но что означает все остальное? Корона, которая споткнется о порог, прислуживающий Меркурию Юпитер и мщение Немезиды?

— Если я не ошибаюсь, преемник короля будет претендовать на большие почести, что в данном случае может означать только императорскую корону. Однако достанется она не тому, кто достойнее. Решат дело деньги.

— Из этого я заключаю, что будущий император получит свой титул только благодаря банкирам, — сказала Мария Нарбоннская. — Чем же ответит Немезида?

— Против императора выступит мощный союз.

— У вас есть белое вино, мадам? — спросила Жанну августейшая гостья.

— Конечно, мадам.

— Если вы добавите к нему смородиновый сок, я получу свой любимый напиток.

К счастью, у Фредерики на кухне хранилась бутыль смородинового сока. Мария Орлеанская осталась вполне довольна. Она повернулась к Францу Эккарту:

— Я внимательно прочла все ваши катрены. Насколько я могу судить по тем, что мне удалось разгадать, ваши суждения заслуживают доверия. И что же дает вам это знание? Вы могли бы стать одним из самых могущественных людей Европы. Однако вы предпочитаете уединение, разумеется, очаровательное, — она повернулась к Жанне, — но все-таки уединение.

— Не все люди испытывают влечение к власти, мадам, — с улыбкой ответил Франц Эккарт.

— Иными словами, вы к ней равнодушны?

— Вовсе нет, мадам. Мы все зависим от власти, и даже королям приходится считаться с властью других королей. Но требуется искусство, чтобы использовать ее.

— Вы могли бы стать советником моего брата, — сказала она, потягивая вино со смородиновым соком. — Это вас не соблазняет?

— Мадам, подобное предложение привело бы меня в замешательство, ибо у короля есть множество других советников, с которыми мне пришлось бы по необходимости вступать в спор.

— Недавно у вас произошла стычка с Амбуазами, — напомнила Мария Нарбоннская.

Он удивился ее осведомленности.

— Епископ Анжерский рассказал об этом епископу Турскому, а тот — мне. Да, я понимаю вас, с Амбуазами ладить нелегко, — коротко объяснила она. — К счастью, в их семействе нет теологов, иначе мы стали бы поклоняться не распятию, а золотому тельцу.

Жанна расхохоталась.

— Если они по-прежнему будут досаждать вам, известите меня, я замолвлю за вас словечко перед Людовиком, — сказала Мария Нарбоннская.

Именно на это и надеялась Жанна. Теперь она лучше понимала характер гостьи: женщина, сознающая свое высокое происхождение, но лишенная чванства и иллюзий. Слишком многое она видела в жизни. Воспитанная в атмосфере интриг, порой таких же гнусных, как история с браком ее младшего брата, она все же осталась дочерью поэта: ее влекли человеческие отношения, основанные не на одной только алчности, не столь низменные, как при дворе. В этом толкователе звезд она увидела такую возможность. Но хотела его проверить, прежде чем довериться ему.

— А как быть с Австрийцем? — спросила Мария Нарбоннская. — Он не просил вас поступить к нему на службу?

— Один из его придворных в беседе со мной действительно намекал на это, — ответил Франц Эккарт. — Но разве могу я давать советы главному противнику короля?

— Вы совершенно правы, — кивнула Мария Нарбоннская. — К тому же вам пришлось бы переехать в Вену. Зимы там ужасные, из еды только сосиски и гуляш, как они называют свое рагу. Да, вы совершенно правы. Итак, вы изучаете звезды и пишете. Но скажите мне, все эти знания вас не подавляют? Не теряете ли вы вкус к жизни, когда вам становится известно, что один король умрет через десять лет, а другой — через тринадцать? Не тяготит ли вас это — проникать в тайны Господа?

Грубая простота вопроса ошеломила его.

— Это побуждает меня к скромности, мадам, — ответил он, наконец.

Она не отрывала взора от Франца Эккарта.