Цветок безумия

Отец, как и обещал, пришел, когда стемнело. Я не сразу узнал его. Простенький наряд обычного горожанина. Даже клинка на поясе нет. Зато огромная и, судя по шумному дыханию отца, тяжелая сумка.

– Ты подожди здесь, – обратился он к Ласе, после чего посмотрел на меня. – А ты сними броню, перевязь и пойдем. – Отец достал из сумки магический светильник.

Оказывается, в этом доме есть еще и подвал. Причем довольно глубокий. Внешне… под стать домику. Темный и мрачный, но сухой. Когда спустились, отец, уронив сумку, в которой что-то металлически брякнуло, привязал шарик светильника к кольцу на стене. Затем вынул из сумки шарообразный медный сосуд с очень широким горлышком, плотно закупоренный деревянной пробкой.

– Помоги открыть, – протянул его мне.

Пришлось поковыряться и даже применить кинжал. Когда наконец я справился с заданием, в нос ударил нестерпимо противный запах.

– Что за гадость?.. – протянул я отцу горшок.

Тот в это время мочил водой тряпку.

– Ты точно хочешь не зависеть от того зелья, что пьешь? – проигнорировал он мой вопрос.

– Точно.

Отец, приняв у меня сосуд, прижал левой рукой мокрую тряпку к своему лицу и резко выплеснул на меня содержимое горшка. Я даже вскрикнуть не успел. В глазах потемнело. Дыхание сперло от мерзко пахнущих паров. Тут же я получил удар в солнечное сплетение, после чего вынужден был вдохнуть всей грудью. Потом сознание покинуло меня.

Изредка я приходил в себя. Видел Ласу, либо просто сидящую рядом, либо протиравшую мое лицо мокрой тряпкой. Я был полностью обнажен, но холода не ощущал. Зато чувствовал тошноту. Дикую тошноту и головокружение. Пошевелиться я, наверное, физически был способен, но… не мог. Руки были заведены за голову и их что-то удерживало.

Привычные серые стены подвала. Свет магического светильника. Ласа спит прямо в одежде на какой-то грубо сколоченной то ли кровати, то ли кушетке. В углу нагромождение ведер и горшков. Я прикрыт одеялом. Руки подняты вверх. В смысле куда-то за голову. Попытался их опустить. Что-то, удерживая конечности, металлически лязгнуло. Ласа тут же встрепенулась, и практически не открывая глаз, встала и подошла ко мне. Присела на колени. Сначала положила руку на голову. Потом запустила под одеяло и потрогала, касаясь моего бедра, подстилку подо мной. Слегка приподняв одеяло, понюхала и стала подниматься с колен.

– Лас… – разомкнул я губы. – Пить…

Как она встрепенулась!

– Сейчас, Лидарчик. Сейчас, сладкий, – и пить и есть… – засуетилась она. – Ты не засыпай только. Очень прошу. Подержись хоть чуть-чуть. Тебе надо. Очень надо. Терпи. Не засыпай…

Она кормила меня бульоном с ложечки и при этом не переставала говорить:

– …ты так кричишь, бывает, когда спишь. А я ведь ни с кем. Правда, правда. Ни с кем. И не хотелось ни с кем. Совсем не хотелось. Сюда и не приходит никто, кроме твоего отца. А он строгий, но хороший. Ты еще съешь ложечку… – По ее лицу текли слезы.

Глаза опухшие, с тенями под ними. Долго уже, наверное, сидит около меня.

– Сколько я здесь?

– Две луны было руки назад.

– Сколько?!

– Две луны…

Ничего себе.

– Я прикован?

– Да. Отец сказал, что пока нельзя. Но я запястья тряпочками укутываю, чтобы тебе не резало. Ты так плохо кушаешь… – Она убрала тарелку в сторону и, заревев, упала мне на грудь.

Тут же встрепенулась и, растирая слезы рукавами, залопотала:

– Я не буду плакать. Я знаю. Я знаю, тебе не нравится…

Вот же ж…

Отец появился на следующий день. За это время я понял, почему так плохо выглядит Ласа. И почему она не хотела секса. Она, видите ли, заметила, что когда ложится рядом со мной, то мне становится легче. Еще бы не легче. Я словно пылесос начинал вытягивать из нее силы, которые тут же уходили в амулет на кандалах, которыми я был прикован к столбу. А вот действительно легче мне стало, когда эти самые кандалы отец с меня снял. Буквально через два дня я смог вставать на ноги.

– Жесткое лечение, – держа двумя руками кружку, скорее риторически произнес я.

– По-другому никак нельзя было. Главное – цель. А она достигнута, – ухмыльнулся отец. – Преданная у тебя рабыня.

Ласа только что поднялась наверх, поэтому разговор протекал вне ее ушей.

– Да она не рабыня. Я вольную ей дал. Жена даже…

Отец подозрительно посмотрел на меня.

– Понимаю. Странно. Потом объясню.

– Да я уже знаю. Еще до твоего появления знал. Шуму ты наделал в Дувараке… Что там у вас с Исиной произошло, спрашивать не буду. Твои проблемы. Но и называть женой балессу… Не горячись. Жена – та, кто детей может принести.

А может, и правильное решение, – подумав, продолжил отец. – Они зим до тридцати пяти живут. А ты только в силу войдешь к тому возрасту. Ума наберешься. Перебесишься. В нашем роду меньше ста зим никто не жил. Потомки магов все-таки. А тебе и двести не возраст. Опять же… красивая.

– А что ты мне тогда в лицо плеснул?

– Яд.

– Что?!

– Яд. Я и поил тебя первые руки им. Иначе не получилось бы. Надо было, чтобы ты все дурные силы выплеснул. Сейчас ведь уже не тянет всякую зельницкую гадость пить?

– Нет… А если бы умер?