Цветок яблони (СИ)

Они все оказались приветливыми, добрыми людьми и обходились сурово лишь с противниками веры. Лавиани, нынешнюю Лавиани, так не похожую на прежнюю, здесь полюбили. Она щедро накладывала еду в их тарелки и никогда не отказывала в добавке, могла пошутить, была любезна, но и за словом в карман не лезла, если кто-то начинал подтрунивать над скромной тихоней Рхоной.

Лавиани вместе с соратницами перенесла кастрюли и кувшины, повязала фартук и накормила каждого из девяти присутствующих.

— Еще двое в караулке остались, — сказал им чернявый сержант, забирая вместе с тарелкой супа хлеб с чесноком и окороком. — Оставьте для них.

— Остынет, — ответила Лавиани. — Я отнесу. Куда мне?

— Вон та дверь, до конца коридора и вниз по лестнице.

— Вы справитесь вдвоем? — спросила Лавиани у женщин.

Получив утвердительный ответ, она быстро собрала еду на поднос, умудрившись подцепить еще и кувшин с сильно разбавленным вином. Отнесла вниз.

Возле входа в подвал сидели двое стражников. Услышав шаги сойки, они повернулись в сторону лестницы.

— Благослови тебя Вэйрэн, Лани, — сказал один из них. С переломанным носом и двумя отсутствующими пальцами на правой руке. Он знал ее, но она не была уверена, что когда-либо слышала его имя — лишь видела в прошлый раз в трапезной... — А мы уж думали, о нас забыли. Что сегодня?

— Гороховый суп, чеснок, окорок, хлеб. Ваше любимое пойло вот. Еще каша с мясом. Все не унесла. Сейчас.

Она поднялась наверх, вернулась с небольшой, до сих пор теплой кастрюлей, где на дне было достаточно каши для двоих.

После того как пришло время ехать назад, они должны были задержаться у реки, чтобы отмыть грязную посуду, но из-за дождя и темноты не стали, решив все сделать на храмовой кухне.

— Остановись за мостом, — попросила Лавиани у Тазбэ. — Устала сегодня. Пойду домой.

Тот просто кивнул. Работа в храме Вэйрэна — дело добровольное, никто никого не заставляет.

Стоило лишь пересечь мост, Лавиани душевно попрощалась, обняв обеих женщин, кивнула Тазбэ и отошла к краю дороги, ожидая, когда повозка уедет.

Дождь не прекращался, шелестел по капюшону, река шумела со странным умиротворением.

— Рыба полосатая, — пробормотала сойка и, раздраженная, направилась назад, вспомнив, что забыла забрать из караулки кастрюлю. Если не вернуть — завтра на кухне при храме будет нескончаемое стенание.

В этой части столицы огни горели оранжевым обычным пламенем. И если Лавиани хотелось взглядом прикоснуться к Вэйрэну, она задирала голову к небу. Башен из-за непогоды видно не было, хотя сойка кожей ощущала, как они возвышаются над городом, на склонах утеса, с которого вниз падает Брюллендефоссен. И видела где-то там, скрытое за тучами, бледно-синее сияние из окон правой твердыни Калав-им-тарка.

В дверь Требухи пришлось стучать довольно долго, прежде чем отодвинулась заслонка маленького окошка.

— Чего надо?! — Почти тут же её узнали: — А. Ты. Что такое?

— Кастрюлю забыла. Отправили назад. Открой.

Ее впустили в тепло, и она была рада наконец-то уйти с дождя. Вся накидка вымокла, и сойка отжала её край, хотя это мало помогло.

— Кого принесло? — Чернявый сержант, услышав, что дверь хлопнула, выглянул из столовой.

— Посуду оставила, — объяснил солдат.

— Внизу? — спросил у нее сержант.

— Внизу, — сокрушенно вздохнула сойка.

— Забирай, — махнул командир. — Дорогу помнишь.

Она прошла через столовую. Четверо пили уже не разбавленное, а вполне себе крепкое вино, раскупорив пузатую бутылку из темного стекла. На нее глянули и, чуть помедлив, решили убрать бутылку.

— Кому мне говорить об этом? — успокоила она их. — Да и зачем? Погода отвратительная, я бы сама с радостью приняла, да у меня от него болит голова.

Они заулыбались:

— Храни тебя Вэйрэн, добрая женщина.

Лавиани благодарно кивнула. Ибо любое пожелание — дар, от которого неразумно отказываться.

— Все хотел задать вопрос, — сказал один из солдат, обращаясь к ней. — Татуировки у тебя на ладонях. Бабочки. Это что?

Сойка показала всем заинтересованным руки:

— Ошибка молодости. Я из Пубира, а там такой товар хорошо продается. В молодости я была горяча.

Они заухмылялись, и тот, что пытался прятать бутылку, с пониманием произнес:

— Но теперь все в прошлом, потому что Вэйрэн принимает каждого и никого не осуждает. Он готов был и Шестерых принять, но те пошли на него войной.

— Да, воистину так.

Она спустилась вниз по уже знакомой лестнице, увидела кастрюлю на столе. К двум прежним тюремщикам присоединился третий, один из тех, что ужинал в зале час назад. Невысокий и щуплый, он притащил с кухни котел с варевом, пахнущим чем-то горелым, совершенно неаппетитным, и теперь разливал светло-серую жижу деревянным черпаком по высоким стальным мискам.

Пришло время кормить заключенных.

— Я же говорил, кто-нибудь за ней вернется, — сказал стражник, приподняв кастрюлю, и протянул Лавиани. — Держи.

— Спасибо, — произнесла сойка, и её нож, выхваченный из-под накидки, вошел человеку под подбородок.