Цветок яблони (СИ)

Ревело грозно и страшно. И она знала этот рев с самого детства. Его нельзя перепутать ни с чем. Море Мертвецов перекатывало чудовищные валы, гнало их к берегу, растя в размерах, и разбивалось о волнорезы-бивни, созданные в эпоху до Катаклизма.

Окна серых домов закрыты надёжными ставнями, крепкие двери незыблемы и способны выдержать штурм заблудившихся. Смазанные пятна света — фонари на каждом здании — раскачивались, следуя прихоти ветра. Дождевой поток несся по улице, поднимался до щиколоток, заливал ботинки, студил пальцы.

Она вернулась в Нимад.

Посильнее натянув капюшон на лицо и повернувшись спиной к собственному дому, который уже успела забыть, Шерон направилась по расколотым плитам бывшей дороги Королей, мимо старого кладбища, могильных камней, покрытых лишайником. Вверх по склону верескового холма, туда, где синим светом горел маяк, стоявший на выдающейся в море каменистой косе.

Та вся была забита людьми. Сотнями. А может, и тысячами. И, подойдя к первым из них, Шерон увидела, что это заблудившиеся. Те, кто умер ночью, выбрался из домов, пришли сюда. Они скалили желтые волчьи зубы и расступались в стороны, давая ей дорогу.

Не нападая.

Все жуткие, вымокшие. Даже зная, что это иллюзия, насмешка демонов, Шерон была рада, что не встречает среди этих сотен ни одного знакомого лица.

Дом смотрителя рос в размерах по мере приближения к нему. Безумное море бушевало справа и слева, холодная пена долетала до Шерон, уины трубили в раковины в пучине стихии.

Остановившись возле распахнутой настежь двери, она обернулась, посмотрела в лица толпы чудовищ, а после вошла в дом, чувствуя те же запахи, как и в ночь, когда пришла сюда спасать жену смотрителя. Через пустые комнаты, коридор, соединяющий жилые помещения с маяком.

Рыбацкие сети, забитые луком. Резкий и неприятный запах. Металлическая лестница с острыми ступенями, гулко ловившими каждый её шаг. Механизм, созданный в прошлую эпоху, был исправен, синий огонь множился в кристалле, отражался от вращающихся зеркал.

Шаутт в теле больной, истощенной женщины встретил Шерон оскаленной улыбкой:

— Я ждал не тебя.

Она с радостью бы на него напала, вырвала из этой оболочки, но не имела сил.

— Знаешь, где ты, указывающая?

— В Нимаде.

— Мелко мыслишь, человек. Ты всю жизнь ползала, уткнувшись носом в землю, посмотри наконец на луну, как та смотрит на всех вас. Это — прошлое. Начало начал. Юный мир юных Шестерых. Вот каким он был.

— Не понимаю.

Демон клацнул зубами, и было в этом не раздражение, а веселье:

— Катаклизм перемешал реальность. Настоящее и прошлое запуталось в твоем герцогстве, как кролик путается в силке, ломает лапу. Катастрофа, случившаяся благодаря волшебникам, уготовила этой земле забавную участь — ночами возвращаться в мир до ухода асторэ. Когда все было так, как ты сейчас видела. И не только ночью. Всегда. Летос зацепился за эпоху рождения Шестерых, в годы, когда ваше проклятое племя лишь появилось. И обрекло всех на гибель. Ты могла бы многое. Разорвать уцелевшее, весь мир, вернуть в прошлое не только Летос, но и остальной материк. Возродить бесконечное королевство мёртвых. Каким оно было на заре времен. Но ты не справилась. А потому ступай прочь!

Сказав это, Рукавичка резко дунула, погасив огонь в маяке...

Здесь, среди вязких, липких нитей, неприятно касавшихся кожи, оставлявших на ней влажные следы, Бланка была словно в лодке, величаво плывущей по сонной, забытой всеми реке сквозь бархатную ночь.

Она ощущала запах середины лета. Остывающего зноя. Хвои. Дождя, который обязательно придет с шумом, грохотом, шквалом ветра и радостной прохладой, смывающей все, что накопилось. Обновляющей.

Возрождающей.

Лодка, а может быть, колыбель убаюкивала ее, вводила в состояние бесконечного транса. Здесь, в мире разбитого зеркала, куда она провалилась вместе с Шерон.

Эта мысль тут же выдернула её из безмятежного блаженства. Шерон! Её не было рядом, и Бланка стала оглядываться, изучая сотни тысяч нитей, раздвигая их руками, как делала бы, если бы шла через высокую, выше её роста, траву.

Одна из нитей, знакомого плетения, лопнула где-то недалеко, и госпожа Эрбет среагировала удивительно быстро — схватила её пальцами левой руки, удерживая, вернула назад и, не имея никакой основы, чтобы закрепить, связала со своими нитями.

Хорошо.

Но требовалось гораздо большее, чтобы спасти сойку. Лавиани истаивала изнутри, её волокна пожирала тьма так, как плохое железо пожирает ржавчина. И остановить это отсюда Бланка не могла. Понимала, что прежде, чем успеет до нее добраться, все будет кончено. Теперь уже бесповоротно. Нить растворится, второй раз не поймаешь. Ловить будет просто нечего.

И она знала, старой памятью знала, что единственный, кто сможет помочь, — асторэ.

Бланка никогда не делала этого раньше. Не желала подобного. Но выбора не было. Того самого, о котором говорил Мильвио, — свободы действия. Права принимать решения.

Она потянулась в поисках нужной нити. Чужеродной, болезненной для её кожи, оставляющей ожоги на пальцах.

К настоящему асторэ.

Тэо.