Цветок из Кирены

Со стороны шоссе и деревенской улочки развалины защищены высокой проволочной изгородью с калитками, где сидят в будках сторожа и взимают мзду за вход. Правда, с западной стороны кто угодно может бесплатно перелезть через местами разрушенную, довольно низкую каменную ограду. Но мы, законопослушные туристы, разумеется, вошли через калитку.

Начинаем с юга, там, где раскинулась на возвышенности греческая площадь. Огромную агору окружают неплохо сохранившиеся высокие колонны. Между ними стелется мягкий ковер из тысяч красно-фиолетовых цветков герани, по которому мы ступаем.

Невольно теряешь дар речи от величественного зрелища пепельно-серых и кремовых развалин, которые сползают по склонам Джебель-эль-Ахдара. Дальше идет обширное плато, оно тянется до самого горизонта, но мы знаем, что за ним внизу простерлась бирюзовая гладь Средиземного моря. А вверху — голубой небосвод и весеннее яркое солнце.

Конечно, лишить Луллу и меня дара речи не просто. У нас всегда есть о чем потолковать и что обсудить. Но сейчас чутье подсказывает нам, что было бы кощунством своей речью нарушить вечный покой, которым по воле Зевса всевышнего объят некогда оживленный город, коему он покровительствовал. И дабы не поддаться искушению посягнуть на предписанную свыше тишину, мы расходимся в разные стороны. Луллу спускается на север к греческому амфитеатру, а я задерживаюсь на площади, среди цветов и бабочек, и пытаюсь вызвать из безмолвия картину оживленного рынка — скрипучие повозки, греческие и ливийские зеленщики, наперебой расхваливающие свои плоды и корнеплоды, гомонящие дети, медленно шествующий через площадь философ в тоге, погруженный в размышления о загадках бытия…

Вспомнив роспись на вазе Аркесилая, представляю себе царя — он сидит возле колонн, между которыми растянута парусина, и наблюдает за тем, как взвешивают драгоценную камедь сильфия.

По этому поводу у нас с Луллу были особенно горячие споры. Моя подруга слепо верит своей «Энциклопедия Италиана», откуда ей пересняли изображение знаменитой вазы. А в энциклопедии утверждается, что сильфий взвешивали на корабле. Я же с самого начала отношусь к этой гипотезе скептически.

Портом Кирены была Аполлония, Длина дороги, Связывающей эти города в наши дни, — «осемнадцать километров. Древняя дорога, разбитые, каменистые остатки которой можно видеть тут и там с нынешнего шоссе, вероятно, была еще длиннее и извилистее. Автомобилей в ту пору не было.

Так неужели старик Аркесилай стал бы тратить свое драгоценное царское время на долгие и обременительные поездки из киренского дворца в порт только ради того, чтобы проследить за взвешиванием сильфия, когда то же самое было куда удобнее делать на столичной агоре?

И с чего это древние вдруг стали бы взвешивать такой дорогой и важный товар, как сильфий, на борту корабля? Даже в самые тихие дни гладь Средиземного моря сморщена рябью. И достаточно самой маленькой лодке пройти мимо, чтобы поднятая ею волна заставила колебаться палубу большого парусника, стоящего на якоре.

И чтобы на рее такого парусника подвешивали чувствительные весы, на которых определялся вес одного из самых драгоценных даров земли? Тебе не кажется, дорогая Луллу, что это малоправдоподобно?

Может быть, но в «Энциклопедии Италиана» написано, что…

Правда, сейчас я одна со своими мнениями и сомнениями бродила по мягкому ковру из красно-фиолетовых цветков нежной герани[11]. И чутье настойчиво твердило мне, что именно здесь царь сидел и наблюдал за взвешиванием.

Но когда речь идет о строгом историческом исследовании, интуиция и догадки не в счет, и мои мечтания нс приблизили меня ни на шаг к решению загадки сильфия. Поэтому я спустилась крутыми каменными улочками к амфитеатру, села в первый ряд партера и уставилась на пустую эстраду.

Впрочем, она была не совсем пустая. Площадка, некогда представлявшая вселенную, была покрыта несчетным множеством пушистых остроконечных головок пурпурного клевера[12]. И сквозь его заросли не спеша ползла черепаха — главное действующее лицо природной драмы, в которой вместе с ней выступали пчелы и бабочки.

Кто знает, может быть здесь настоящие артисты некогда играли комедии Аристофана, полные язвительных намеков на влечение греческих аристократов к сваренным вместе с перцем, солью и уксусом молодым росткам сильфия, которые были излюбленным лакомством, а заодно и стимулирующим средством.

Тут мой взгляд остановился на упавших с колонн, сложенных в ряд капителях. Их украшал обычный для греческих и римских колонн акантовый орнамент. Но одна капитель отличалась от других. Дольки листьев намного уже и длиннее, чем у аканта[13], а слегка обитая деталь, которая на остальных капителях изображала загнутую наружу верхушку листа, вполне могла сойти за соцветие.

— Луллу! Луллу! — вскричала я, забыв на радостях о вечном покое, предписанном этому городу всевышним Зевсом.

Но Луллу, привлеченная другими колоннами, статуями и развалинами, уже успела уйти на целый километр от амфитеатра.