Цветок камалейника

Хоть одна да прорастет.

***

Архайн поднял голову, задумчиво щекоча подбородок кончиком пера.

— Вот скажи мне, Брент… зачем тебе это понадобилось, а? Ведь ты не похож на прочих жрецов. И честолюбия у тебя хватало, и здравого смысла, и чувства самосохранения. На кой ты пошел в эту секту? Чего тебе недоставало? Острых ощущений? Чувства избранности? Причастности к спасению мира? Но зачем его спасать? Может, твоей обожаемой судьбе того и надо, чтобы он погиб и возродился обновленным, как бабочка из сплетенного гусеницей кокона? Чем тебя не устроила наша вера?

Вкрадчивый голос тек в уши, как незадолго до этого — расплавленный свинец в горло, и защиты от него тоже не было.

— Зачем поклоняться божеству, которому нет до тебя дела? Тварь не даст тебе ни бессмертия, ни власти, ни любви. Она использует вас, как матка — рабочих пчел. До чего ж завидная доля: собирать мед, растить новых слуг, жалить врагов — и издыхать в крапиве под летком с чувством выполненного долга! Допустим, ты найдешь ее — а дальше? Ты не годишься ей ни в защитники, ни в наставники, и уж тем более в трутни. Она прекрасно обойдется без тебя. Уже обходится.

Холод и боль, ужас и отчаяние. Лучше сойти с ума, чем впустить в него эту ложь…

А ложь ли?

— Так зачем тебе это, Брент? — Архайн встал и подошел вплотную, словно надеясь на ответ из уже посиневших губ. — Особенно сейчас, когда ты давно мертв?

Щеку обожгло болью, и сознание разделилось. Одна половина медленно угасала на невидимой дыбе, вторая же с безумным рыком рванулась вперед, к горлу своего мучителя.

Раздвоился и Архайн, понеся какую-то чушь на разные голоса:

— Прижми его коленом!

— Уй, гадштво, он мне жуб выбил!

— Потом найдешь, дай мне одеяло!

Вторая пощечина довершила дело, взламывая тьму перед глазами.

Комната.

Запах мокрых носков, которые чья-то заботливая рука развесила на спинке его кровати.

Два встревоженных лица, при виде которых Бренту впервые захотелось возрыдать от радости.

Жрец сразу же заткнулся и обмяк, даже не требуя, чтобы его отпустили.

— Брент? — Джай подозрительно всмотрелся в медленно сужающиеся зрачки. — Ты в порядке?

— Не знаю, — с большой задержкой отозвался тот. В горле першило от крика.

— Ну когда узнаешь, скажешь, — попытался пошутить ЭрТар, локтем отпихивая нервно урчащего кошака, лезущего поглядеть, что там и как. — Кис, ну тебя тут только не хватало! На вон лучше руку мне залижи.

Тишш сосредоточенно обнюхал длинные царапины от ногтей и начал старательно скрести их языком. Охотник морщился, но терпел — слюна корлиссов выжигала заразу из ран лучше любого снадобья.

Жрец серьезно кивнул.

— Что это с тобой? — Обережник осторожно потрогал десну. Левый нижний клык оказался на месте, но обрел несвойственную подвижность.

— Не знаю, — устало повторил Брент, глядя в бревенчатый потолок. — Или обычный кошмар. Или Архайн нашел способ о себе напомнить.

— Кстати, что там за шум? — насторожился горец, вытягивая шею и прислушиваясь.

Сквозь стену доносилась песня исключительно похабного содержания, исполняемая такими чистыми и мелодичными голосами, что тугоухий Светлый обрыдался бы от умиления.

Джай распахнул дверь, и звук чуть не сшиб его с ног. Пели совсем рядом, в трапезной, а еще плясали, хохотали и кругами бегали по потолку (иного объяснения этим звукам парень не нашел). В коридоре плавали разводы странного сизо-зеленого дыма с едким запахом, от которого сначала защипало в носу, в потом приятно зашумело в висках.