И все вспомнила.
Точнее, вспомнили.
Тщетно просить побег камалейника указать на то, чего нет. Что только
Ведь дхэры не убили Привратницу. Это так же невозможно, как уничтожить землю, ветер, воду…
Их можно только разделить.
Но и тогда они никуда не исчезнут.
Части, безудержно стремящиеся к объединению. Чувствующие и неумолчно зовущие друг друга сквозь время и расстояние.
«На ее стороне играет судьба», — сказал безумный пророк, оказавшийся умнее их всех вместе взятых.
Она родилась через год, как и положено. И еще через два. И через пять. И через двадцать…
А потом пришло время инициаций — иных по форме, но неизменных по сути.
Рождение истины.
Рождение ребенка.
Слепая преданность кошака хозяину.
Слепая любовь ребенка к матери.
Осознанная жертвенность.
Готовность оплатить успех потерей — первый шаг вопреки страху падения.
Выбор между чувством долга и зовом сердца.
Брент был последним из тех, кто принял смерть у колыбели Привратницы.
И унес с собой в кристалл часть ее души.
Радда, смешная отважная девочка, женское начало, цветок камалеи, раскрывшийся навстречу избранному камальку.
Дхэры хотели уничтожить Привратницу — но вместо этого сделали ее впятеро сильнее.
Ледяная волна взорвалась роем осколков.
Плеть рассекла кожу, вгрызлась в плоть, подбираясь к кости… и опала.
Просто плеть.
Самая обычная.
Йер не пытался нанести следующий удар. Даже не двигался с места.
Он тоже понял.
И по-прежнему улыбался.
Мертвым богам ни к чему служители. Они должны уйти вслед за кумирами — или стать никем.
Архайн сделал свой выбор.
Дождь кончился, и в проталинах туч проклюнулись первоцветы солнечных лучей. Река, еще взмученная и темная, улеглась в бережном логове, тяжело поводя пенными боками.
Бренту больше не нужна была плеть. Он просто протянул руку — и тело йера одеревенело, пошло бескровными трещинами, разделяясь на быстро синеющие стебли и листву.
Охапка лозы с мягким шелестом осела на землю. Зашевелилась, по-новому сплетая ветви, сама выбрав наилучшую форму…
Кокон распался. На земле, приспустив крылья и словно от возмущения приоткрыв крючковатый клюв с трепещущим языком, сидела невиданная птица — рыже-бурая, желтоглазая, с мощными когтистыми лапами. Вспугнутая общим вздохом, она расправила крапчатые крылья, издала пронзительный, щемящий крик, неуклюже проскакала по траве и взлетела, сразу же обретя уверенность и грациозность. Закружила над лужайкой, взбираясь по воздушным потокам, как по ступенькам.
Брент поднялся на ноги одновременно с Хруском. Несколько секунд старшой буравил его ненавидящим взглядом, держа на прицеле фьеты. Потом вкинул ее в ножны, плюнул жрецу под ноги, выругался и развернулся к лесу, уводя за собой обережь.
— Хэй-най, — первым заорал ЭрТар, — мы победили!!!
Тройные дружеские объятия распахнулись навстречу устало улыбнувшемуся Бренту, грозя удушить его вернее плети, и… сомкнулись на пустоте.
Серая пыль перемешалась со стеклянной.
Эпилог
…породили ее семена гадов ползучих и птиц летучих, водных рыб и земное зверье, деревья, травы, цветы и мхи всяческие, и заселили они землю и стали плодиться и множиться.
Было так, есть и будет.
— Пусто! — доложил ЭрТар, спрыгивая с трех последних ступенек лестницы. Честно ушедшие до рассвета бродяги и представить не могли, в чем их подозревали. Архайнов росток действительно указал на Привратницу — но не затаившуюся на чердаке, а столпившуюся в углу. Брентов же — на самого жреца, как ближайшую частицу ее сути. — Там кошка на сеннике дрыхнет, наверное, она и шуршала. А гдэ тот хыщный птыц делся?
— Улетел куда-то. — Вот уж чья судьба тревожила Джая меньше всего. — На кой он тебе?
— У моей бабки была подвеска в виде такой твари, — пояснил горец. — Значит, когда-то они тоже существовали, э? А может, до сих пор где-то остались?
— Вот уж чего не хватало! — возмутился обережник. — Чтоб он нам еще гнездо свил, яиц нанес?! Ты видел, какие у него когтищи были? Очень надеюсь, что второй такой твари я не увижу до конца жизни!