Цветок печали и любви

Однако! Что, если все не так, как кажется? Ведь Сева много лет был тайным любителем теорий заговора. Собирал книги про антипартийные группы, подполья, тайные общества и секретные службы – все о том, кто против кого, почему и зачем… Он – обожатель всевозможных шпионских историй и рассказов о судьбах разных перебежчиков, и это ему принадлежит крылатая в нашем семейном кругу фраза о том, что ГРУ и ЦРУ нынче одна организация, и даже названия похожи. К преклонным годам у него появились и вовсе экстравагантные взгляды на социум. Например, что людям надо выдавать разрешение на рождение ребенка! Потому что не всякому человеку можно такое доверить – что рождение, что воспитание… Самое удивительное, что однажды подобное я услышала от Мити! Уже в тот момент, когда взросление уже отодвинуло его и от нас, и от деда, и, казалось, что наше влияние уже совсем померкло, он вдруг пришел и сказал, что я правильно делала, когда не отпускала его в детстве… гулять во двор! Я дар речи потеряла: как же это не отпускала?! У тебя свобода была, какая многим и не снилась! В Королёве у Лиды ты с утра до вечера гулял! А в будни… так маленький – на продленке был, да еще же музыкальная школа, так что гулять-то особо некогда было!

– Вот именно! – поднял бровь Митя. – А кому было когда, те на дурь подсели разную…

Пока я с ужасом и изумлением переваривала информацию об опасности свободы для неокрепших умов, Митя уже бодро чесал о том, что определенной части населения надо запретить размножаться, а если это все же случится, то ребенка надо отдавать в хорошую семью, где им будут заниматься и не оставлять без присмотра… Я захлебывалась от пугающих перспектив и пыталась объяснить, какие страшные злоупотребления возможны в таком случае… «А если как в 30-е годы? Что, если детей начнут отбирать у неугодных власти? И где критерий?» Но ему, не нюхавшему репрессий и катастроф, все казалось очевидным.

– Ну, разумеется, это касается только алкашей, наркетов и психопатов!

– Ювенальная юстиция, отбирая детей, тоже утверждает, что спасает их от родителей-монстров…

– Да я же говорю только о тех, кто очевидные уроды, нищие, не работают и хотят все на халяву!

– Ты удивишься, какая разная порой у людей очевидность…

Я в принципе понимала, о чем он. Об утопическом равенстве на старте. Как будто это можно устроить – дать возможность рождаться только у достойных людей. Однако недостойные прекрасно маскируются. Нищета, по его мнению, тоже была крайне нежелательным свойством для деторождения. Но разве обеспеченность гарантирует отсутствие пороков? Это уже скорее протестантская этика: ты богат, значит, богоугоден…

– Так можно дойти и до того, чтобы запрещать рожать без стопроцентного здоровья… Ты неполноценный – ты не имеешь права. А больной ребенок не имеет права на жизнь… фашистская евгеника!

– Про больных я вообще не говорил! – возмущенно взорвался Митя, выпучив в праведном гневе большие карие глаза.

Святая правда – про больных он бы никогда, его детство прошло с Ирочкой, солнечной девочкой, дочкой Лидиной соседки, подруги, родной души… Он защищал мальчика-инвалида от школьной травли. Он принимал «особенных людей» спокойно, без брезгливых предубеждений и идеализации…

Мы тогда так и не пришли к согласию, но он прислушался и задумался. А я… немного испугалась. Мы всегда немного пугались, когда он становился серьезен. Когда серьезен насмешник и ниспровергатель, то… все вдвойне серьезно. «Митя поумнел. Он что-то задумал!» – настораживался Алеша. Но еще более нас поразила эта благодарность, такая взрослая благодарность за то, что я… была такой, как было ему нужно. Даже когда он сопротивлялся. И это была благодарность ребенка родителю, которая обычно приходит к зрелости. Это он мог бы мне сказать лет двадцать спустя. Но сказал тогда, в восемнадцать лет. Словно знал…

А потом, уже после всего случившегося, я выловила это в его телефоне, в записной книжке:

«Каждый год сдаются куча экзаменов, вот только, по-моему, среди них нет одного, самого важного экзамена. Экзамена на зрелость личностu. Почему такой до сих пор не ввели? Ты просто достигаешь возрастного порога, после которого тебе дозволено то, что определили как вещи для зрелых людей. Это наивно думать, что достигнув определенного возраста ты становишься зрелой личностью. А это ведь много где пригодилось бы…»