Цветок Трех Миров

Сашка готовил приспособления для шныровского боя. Кирилл полез ему помогать и до того допомогался, что что-то на себя просыпал. У него начались проблемы. Он то подскакивал и бился о крышу автобуса, то распластывался на полу, вжатый в него до такой степени, что не мог поднять даже мизинец. Рина грызла ногти, обогащая свой организм кальцием.

Одного Гамова ничего не смущало. Он нашел под сиденьями поцарапанную гитару, довольно старую и обклеенную переводными картинками. Невероятно, но переводные картинки покрывали гитару не просто со всех сторон, но кто-то даже и внутрь под струны ухитрился наклеить алую гоночную машину.

– Чья? – спросил Гамов.

Медведь ткнул пальцем в короля Карла. Монарх со смущением пояснил, что до принятия королевского сана он ходил в кружок в доме творчества и что переводилки – это тоже из далекого детства, ибо ныне он, будучи облачен высоким доверием английского народа, конечно же не стал бы клеить на гитару всякие глупости… Тут король Шотландии и Ирландии несколько смутился, поскольку увидел на гитаре еще и девицу в купальнике. Наличие этой девицы доказывало, что к моменту издевательства над гитарой монарху было уже не десять, а минимум четырнадцать лет.

– Не надо оправдываться, ваше величество! – снисходительно сказал Гамов. – У всех бывает! Я сам люблю кошечек на телефоне… Как только у меня появляется новый телефон, я сразу наклеиваю на него кошечку или динозаврика.

Все уставились на Гамова, проверяя, не обманывает ли он, однако лицо поэта, гимнаста и красавца в одной упаковке осталось непроницаемым. Невозможно было понять, говорит ли он правду. Давать же свой телефон для проверки он отказался.

Вместо этого Гамов быстро пробежался по струнам, настраивая гитару и удрученно качая головой.

– Все очень запущено. Это, конечно, не инструмент, а оружие трактирного боя, – пробормотал он и, глядя на Рину, а вместе с тем немного и на Лару, ибо Гамов был, конечно, ценитель женской красоты, запел из Вертинского:

Мы придем на вашу панихиду,
Ваш супруг мне сухо скажет: «Жаль…»
И, тихонько проглотив обиду,
Мы с собакой затаим печаль.

Вы не бойтесь. Пес не будет плакать,

А тихонечко ошейничком звеня,
Он пойдет за вашим гробом в слякоть,
Не за мной, а впереди меня…

Пощипывая струны, Гамов незаметно придвигался к Рине и совсем уж было собрался упереться ей лбом в плечо, однако тут вышла какая-то техническая неувязка и там, где должно было оказаться плечо Рины, неожиданно возникло твердое плечо Сашки.

– Гамов, – спросил Сашка мягко. – У тебя когда-нибудь такое бывало, что ты поднимаешь голову – и тут тебя бьют по голове чем-то тяжелым?

Поэт и гимнаст оскорбленно вскинул брови.

– Простите? – произнес он с холодным вызовом.

– …или если нет ничего тяжелого, то, например, гитарой, – продолжал Сашка.

– Ты не мог бы мечтать где-нибудь в другом месте? – поинтересовался Гамов еще холоднее.

– Автобус небольшой. Другого места мечтать нет.

Рина поспешила вмешаться:

– Сашка, не кипятись! Гамов, утихни! Сашка просто хочет сказать, что ему не нравится нравственный компонент творчества Вертинского, – затараторила она.

– Я это хочу сказать? А, ну да! Противный компонент! С головы до ног очень противный! – признал Сашка, пристально глядя на бронепластины куртки Гамова.

Гамов, остывая, пожал плечами.

– За Вертинского я не отвечаю, – миролюбиво заметил он.

Макар разочарованно отвернулся. Он уже понял, что драки не будет.

К Лодейному Полю дорога усложнилась. Рина прилипла носом к окну. В поле шевелились темные камни. Это были пасущиеся коровы. На железных воротах висела табличка «ЧАСТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. ОХРАНЯЕТСЯ СОБАКАМИ», исправленная кем-то на «ПРОДАДИМСЯ ЗА КУСОК КОЛБАСЫ. ТРИ ДВОРНЯЖКИ».

Дальше исчезли и ворота, и дворняжки. Начались многочисленные петли шоссе, круговые перекрестки и такой запутанности развязки, что медведь Ворчало даже выходил из машины и нюхал дорожные знаки. Это он делал, разумеется, как медведь. Как водитель же с многолетним стажем он просто чесал в затылке и ругался. Особенно когда рядом с бетонным постом ДПС на круговом перекрестке они сделали три витка, пытаясь определить, чего хотят пчелы и какой из четырех правых поворотов является достаточно правым.

Пчелы метались то к одному стеклу, то к другому, пытаясь указать кратчайший путь, и недовольно гудели. Стрелка то и дело разваливалась, превращаясь в рой. По возбуждению пчел угадывалась близость закладки.

– Странно все-таки, что двойник камня здесь, а не за Уралом. Я и так прикидывал, и сяк. Должна же быть какая-то симметрия миров, – внезапно сказал Даня.