Цветок живой, благоуханный… (сборник)

В день рождения первенца дед ее подарил жене брошь редкой ювелирной работы – крупный овальный александрит в ажурной золотой оправе. Бабушка, рано овдовевшая, свято хранила подарок мужа, и передала семейную реликвию невестке (матери Шурочки) в день рождения Александры. Мать прикалывала брошь очень редко, и только днем, когда александрит отливал изумрудно-зеленым светом, – кроваво-красный в пламени свечей камень внушал ей суеверный страх. Скрепя сердце исполнила она волю покойной свекрови – передала фамильную драгоценность дочери в день рождения внука Александра, предчувствуя, что камень не принесет той счастья.

Опасения матери оказались не напрасны. Жизнь обрушилась на совсем еще юную Шурочку лавиной бед. В суровые двадцатые годы умер от тифа отец, вслед за ним от горя и голода угасла мать. Муж, белый офицер, не мог оставаться в красной Совдепии, хотел увезти жену с маленьким сыном за границу, но куда ей было деться от родных могил, от колокольного звона, плывущего с соборной площади, от волнующих душу звуков и запахов милого сердцу подстепья, когда весенней порой поутру пение девичьих голосов сливается с трелью птиц в цветущих яблоневых садах, окутанных белой дымкой, словно тонким елецким кружевом.

Ей в Париже снился бы Елец-городок. Отец, умирая, говорил: «Александра, помни: твоя колыбель – срединная Россия, давшая миру Великого старца и очарованного странника. Храни верность отчему дому, детям и внукам своим передай любовь к его смиренной красоте – иначе не будет моей душе покоя». Предсмертные слова отца отпечатались в ее сердце, как молитва, она не смогла уехать с мужем на чужбину, осталась в России с новорожденным сыном.

Потянулись трудные, полные лишений годы. В поисках хлеба насущного Александра перебралась в Москву к сестре матери, единственной родственнице, оставшейся у нее на родине. Тетка тоже вскоре умерла, и они зажили с сыном совсем одни. Всю нерастраченную нежность Александра изливала на свое единственное дитя, но не испортила его слепой материнской любовью. Да разве любовь может быть слепа? Слепа может быть только ненависть. Ненависть Гражданской войны отняла у нее отца и мать, мужа… и чуть было не отняла Родину. После всех утрат у нее остались три сокровища: сын Александр, завещанная отцом «любовь к родному пепелищу» и семейная реликвия – кровавый камень александрит в ажурной золотой оправе.

Ненависть новой войны отняла самое ценное из них: единственного сына и наследника. Но Александра продолжала жить и хранить два оставшихся, сама уже не зная для кого. С годами боль утраты не притупилась, а ушла вглубь израненной Шурочкиной души и затаилась до срока, с новой силой напомнив о себе, когда в ее квартире, ставшей к тому времени коммунальной, поселился очень беспокойный жилец – Шура-маленький.

Родного отца Шурик не помнил, знал только свое отчество – Александрович, из этого делал вывод, что мать когда-то любила отца, раз назвала сына в его честь, но счастье, как видно, было недолгим. Отец, по словам матери, начал пить, и они разошлись, когда Шурику не было и года. Появившийся в его жизни отчим не только не заменил ему отца, как надеялась мать, но своей унижающей опекой дал вкусить пасынку всю горечь сиротства. Шурика раздражал его снисходительно-поучающий тон, оскорбляла угодливая покорность матери, он старался как можно реже попадаться отчиму на глаза, все свободное от уроков время проводил во дворе с любимым щенком Шариком, единственным близким ему существом. Но дружба эта окончилась трагически для обоих, когда Шурик учился еще в четвертом классе. В школе задали сочинение на тему «Мой лучший друг», и Шурик написал о своем любимце, так и озаглавив домашнюю работу «Шарик и Шурик». Учительница поставила в его тетради жирную двойку за помарки и ошибки и во всеуслышание заявила, что трудно разобрать – написал ли это сочинение ученик Шурик или нацарапал песик Шарик. В классе поднялся смех, и с того самого урока Шурика стали дразнить Шариком. Следствием такого педагогического приема явилось то, что Шурик, вернувшись домой из школы, впервые пнул своего любимца ногой и, обливаясь слезами от жалости, выкинул скулящего щенка на улицу, после чего возненавидел сам себя и весь белый свет, стал драчлив с ровесниками и груб со взрослыми. Его детская душа, раненная неосторожным словом бездарного педагога, озлобилась и закрылась наглухо. Повзрослев, он превратился из Шурика-Шарика в Саньку-балбеса, по ком «колония плачет». Школьные учителя давно махнули на него рукой как на пропащего, после девятого класса открестившись, – благословили всем дружным педсоветом в ПТУ.