Кто-то рядом отшатнулся, побежал к эскалатору. Мальчик-милиционер тревожно потаращился, но этим и ограничился. Женя выбралась из суетной ауры вестибюля станции. Алексей ждал:
– В путь?
Стемнело, накрапывал дождь; свет фар, ходики дворников. Некоторое время Женя поддерживала разговор с новым знакомым, потом… он и не заметил, как ее сморило. Более не спешил, машину вел очень аккуратно: пассажирка поглотила все его внимание. С мученическим восторгом естествоиспытателя он разглядывал ее высокий лоб, прядь – уставшим крылом над виском, немые веки, густые бороздки ресниц – не томных, не русалочьих, тонкую линию носа с еле заметной горбинкой и чуть вздернутого на кончике, губы теперь без улыбки и твердый мальчишеский подбородок. Развязан шарф, расстегнута кофточка… И что удивительного? Сколько ловить себя на грешном? Все равно, блуждая взглядом вдоль шеи, наклоняешься к груди, едва не касаясь ее губами, а там – граница: у подножия гор полоска снега… Чертов воротничок: ни ниже, ни выше!..
В голове Алексея кишели бурные фантазии, долго не покидала надежда на какой-нибудь идиотский случай, способный обратить хотя бы одну из них в явь. Но случай в любые времена – штука непредсказуемая, приходит, когда его не ждешь и, как правило, некстати.
Алексей сбавил скорость.
– Лена, – тихо позвал он.
Девушка открыла глаза. Во тьме светились квадратные огни зеленогорских многоэтажек.
– Куда дальше? – спросил Алексей.
– Дальше. За Приветненское. Я же говорила: где-то не доезжая до Зеленой Рощи.
– Там грунтовая-то хоть есть?
– Да. Мы с магистрали съезжали.
– Ничего, коли пляж, то все понятно.
Он хорошо ориентировался, если учесть темноту и незнакомую местность. Полчаса, и машина выскочила на пляж.
– Останови здесь, пожалуйста.
– Я что-то дома не вижу, – засомневался Алексей.
– Вон там светлячок.
– Это далеко – дождина-то какой – промокнешь!
– Ерунда. Останови: в песке увязнешь.
Алексей послушался, оставив движок на холостых.
– Вот, – Женя подала ему сто долларов.
– Самые последние? – усмехнулся Алексей. – Не нужно.
– Но…
– Никаких «но». Ты… лучше телефончик дай.
– Телефончик?
– Надо будет, еще куда подвезу.
Женя взглядом промахнулась: в сторону и безадресно. Сжала в кулаке бумажку и опустила голову, без пафоса и надрыва, и неумело:
– В огромном городе моем – ночь…
– Чего?
– Из дома сонного иду прочь.
И люди думают: жена, дочь, —
А я запомнила одно: ночь…
…Огни – как нити золотых бус,
Ночного листика во рту – вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам – снюсь. [6]
Алексей заворожено молчал, волосы задыбели, стекляшки глаз треснули – здрасьте, идиотский случай!
– Тебе это нужно? – спросила Женя.
– Что это было?
– Бессонница. Да и нет у меня никакого телефона.
Мотор захлебнулся и умолк. Алексей достал сигарету.
– Пойду я, Алеша.
Он вздохнул и, не глядя, бросил:
– Прощай, Лена Данилова.
– Прощай.
Она захватила пакеты с продуктами. Вежливый хлопок дверцы. Алексей проводил взглядом тающую в дождливой темноте фигурку, завел двигатель. На сидении лежали сто долларов. Обратная дорога. Ну и денек!..
А Лесков в это время работал на третьем этаже. Уработался в глухоту: ни дождя, ни шума автомобиля, ни даже звонка в дверь. Он только на третий раз сообразил: а чего это за птицы чирикают? А это, надо было сказать, у Гречишникова при входе такой звонок установлен.
Евгений скатился с лестницы и лишь у дверей вспомнил о двустволке, но за ней не пошел, ограничился строгим вопросом:
– Кто там?
– Женя, – услышал он, двух слогов хватило.
Кровь хлынула к вискам. Евгений отодвинул засов, распахнул дверь. Девушка водопадом влилась, зуб на зуб не попадает. Художник дверь не закрывал.
– А где Александр?
– Его нет, – простужено ответила Женя.
– А… – только сказал Лесков и вопросительно уставился на девушку.
Волосы – не белые! – он испугался этого – пучками залепили лицо, с шерстяной кофточки струилась вода, не пострадала лишь дамская сумочка. Женя переминалась с ноги на ногу, хлюпая туфлями, в обеих руках держа полиэтиленовые пакеты.
– Я одна. Закрывай, – и чихнула.
Больше он не медлил, поскорей заперся, выхватил у Жени сумки и побежал на кухню:
– Проходите к камину, я сейчас – чайник поставлю!
На кухне он деликатно задержался. Женя успела принять горячий душ, надеть пушистый домашний халат и развесить сушиться белье. Пока она плескалась в ванной комнате, Лесков накрыл на стол: поставил электрочайник, заварник, кружку, сахарницу, малиновое варенье и булочки. Сидел, ждал и слушал каждое ее движение.
Явилась Женя, глянула на стол, прищелкнула языком и весело сказала:
– Я проголодалась. А ты?
Лесков не умел так быстро переключаться в общении с формы множественного числа на форму единственного: он прятал глаза, со всем соглашался, адаптировался не в свою пользу.
– Я нет… Но… Теперь да.
– Замечательно. Идем.