Цветущая, как роза

Мы снова вошли в небольшую рощу. Начал моросить легкий дождик. Никаких животных поблизости не было видно. Но Эли побежал назад по тропе, протягивая вперед руку и призывно выкрикивая: «Мэгги, хорошая моя, Мэгги!» Он скрылся за стволами дальних деревьев. Минут через десять он вернулся с выражением крайнего отчаяния на изможденном лице.

— Это она, — сказал он, взявшись за поводья Голубки. — Она, кажется, узнала меня. Подпустила меня довольно близко к себе, но тут же в испуге отскочила. И не удивительно: судя по ее виду, с ней не слишком хорошо обращались.

Он теребил уздечку.

— Помоги мне сойти, — ответил я на его невысказанную мольбу. — Если ты вернешься за ней верхом, она приблизится к другой лошади, и тогда ты сможешь повести ее за собой.

Он приподнял меня, быстро и бережно, и передо мной мелькнуло его просветлевшее от радости лицо.

— Я не пойду далеко, — пообещал он, садясь в седло и разворачивая лошадь.

— Счастливой охоты, — крикнул я вслед, усевшись на траву и облокотившись спиной на гладкий ствол дерева.

Я снова задремал и потерял счет времени. Меня разбудил внезапно усилившийся дождь, колотивший по молодой листве, разбрызгивая вокруг сотни крошечных фонтанчиков. Я поднял воротник и решил идти дальше, чтобы немного согреться. Я уже прошел около пятидесяти ярдов по направлению к Зиону, но вдруг подумал что, Эли может не найти меня, поэтому пришлось вернуться назад.

Я дошел до самой рощи. На открытой местности вне призрачного навеса из редких ветвей и молодой листвы, я попал под обстрел тонких струек дождя, хлеставших меня по лицу. Я надеялся, что Эли удастся заманить Мэгги, и мы оба сможем продолжить путь верхом и наверстать упущенное время. Сквозь мелькавшую серую завесу дождя я наконец различил силуэт Эли, мчавшегося верхом во весь опор по направлению к роще. Кобыла с развевавшейся на ветру мокрой гривой неслась следом — но не одна. Прямо по пятам за ним, как свора гончих псов за добычей, гнались с десяток индейцев, волосы и оперенье которых мелькало в воздухе от ветра и бешеной гонки. Один из них вырвался вперед и поравнявшись с Эли, схватил его за ногу. Эли взмахнул топором, и нападавший разжал руку, покачнулся, но, удержавшись на ногах, снова вцепился в жертву. Голубка, которая и так бежала из последних сил, заметно сбавила ход. Я увидел, как Эли хлестал ее сзади шляпой, которую сорвал с головы. Это только испугало лошадь, и она сделала скачок влево, при этом преградив дорогу индейцам, что дало Эли секундную передышку.

И тут он увидел меня, перебросил топор в другую руку, уронив шляпу наземь, и крикнул: «Прыгай!» Он наклонился в седле и вытянул правую руку мне навстречу. Я напряг все свое тело, собравшись в комок, готовый вцепиться в Эли руками, ногами и даже зубами.

Но индеец, получивший жестокий удар в лицо, приостановился, прицелившись, занес нож и вонзил его в бедро Голубки. Она попятилась, взвившись на дыбы, молотя воздух передними ногами. Эли пытался схватить меня, но не удержался в седле и упал, покатившись к моим ногам. Через мгновение мы оказались в окружении. Дикари замкнули круг и восторженно орали.

— Прости, парень, — сказал Эли. — Я погубил тебя.

Я попытался ответить, но слова не приходили мне на ум. После радостных воплей индейцы подозрительно замолкли, лишь время от времени перекидываясь непонятными словами. Потом они потащили нас куда-то. То, что нас не убили сразу, уже само по себе было дурным предзнаменованием. Я не мог избавиться от навязчивого воспоминания об изуродованном теле Хэрри. Беспощадно хлестал дождь. Мы продирались сквозь ливневую завесу, пройдя приблизительно милю по направлению к лагерю Беспокойной Луны, затем резко повернули к югу и прошли еще милю по новой тропе. Меня тащили, как мешок, два молчаливых, индейца, чьи цепкие руки могли сравниться только с неумолимыми объятиями смерти. Темное от дождя вечернее небо начало погружаться в темноту. Мы приблизились к деревьям, и без всякой видимой команды, будто повинуясь какому-то приказу, шествие остановилось. Эли, который всю дорогу шел, гордо выпрямив спину, набожно сложил руки, закрыл глаза и начал молиться. Мне бы тоже следовало приготовиться к смерти, но все мое тело сжалось в напряженном ожидании ужаса. В таком состоянии было невозможно ни молиться, ни просто даже думать о чем-то. Какая смерть уготована нам? Одними глазами, как затравленная крыса, я искал ключ к ответу. Смогут ли они разжечь огонь в такой ливень? Еще несколько отрывистых реплик, несколько гуканий, которые казались настолько не связанными между собой, что их трудно было считать обсуждением, — и наша судьба была решена. Они положили нас на спину и забрали ножи.