Кстати, о роскоши. Ты спросишь, на что я сейчас живу. Видишь ли, во-первых, «рассыпав бисер» – а я его, как ты мог понять из предыдущего, рассыпал-таки, – я сохранил за собой кое-какие сбережения (не бесплатно же я «играл» все эти годы); две трети из них я отдал своей бывшей жене, а на оставшуюся треть приобрел себе необходимое оборудование и в течение ближайших пяти-шести месяцев могу считать себя полностью обеспеченным человеком. А потом… В том-то и счастье мое, Володька, что я сейчас об этом не думаю. Раньше бы это злосчастное «потом» не давало мне покоя. Но теперь, когда я умею полнокровно жить сегодняшним днем, не щупая впереди себя трусливым воображением, радостно довольствуясь тем, что имею, и жертвуя известными бытовыми удобствами во имя незамутненности духа… Да плевать мне сейчас, грубо говоря, на это «потом». Когда оно еще будет, и неизвестно, что со мной произойдет к этому моменту. Может быть, уже через месяц я стану профессионалом и во всех московских редакциях будут покупать мои снимки… Как бы то ни было, я владею тремя иностранными языками, печатаю десятью пальцами и почти вслепую на русской и латинской машинках. Последнего уже достаточно, чтобы заработать себе на хлеб, на жилье и на фотоматериалы. А что мне еще нужно?
Предвижу и другие твои вопросы. Ну что ж, изволь, постараюсь ответить.
Да, наверно, я поступил жестоко. Я ведь оставил любящую женщину, с которой прожил почти пятнадцать лет. Ей сейчас, конечно же, тяжело и больно, моей бывшей жене. Но, видишь ли, любовь, пожалуй, одно из самых жестоких явлений нашей жизни. Разве не высшая жестокость прогонять от себя человека, который всем готов пожертвовать ради близости к тебе? Но разве не еще большая жестокость из жалости жить с ней, с нелюбимой? И как бы ты назвал того сердобольного врача, который, не желая собственноручно причинять страдания больному, отказывается от операции и тем самым дает болезни распространиться по всему организму? Трусом? Палачом?
Во всяком случае, об «анестезии» я позаботился. Я «признался» Светлане, что полюбил другую женщину. Я понял, что так ей будет легче перенести мой уход, и подарил ей «разлучницу», «эту дрянь», «эту девку», на которую можно взвалить вину за семейную катастрофу и с помощью которой так легко все объясняется.
Да, у меня двое детей. Но пойми: самое страшное для них – лицемерие, тщательно скрываемая неприязнь отца к матери. Ибо никто так остро не чувствует взрослой фальши, как дети, и так мучительно не страдает от этого. Вот поэтому-то я и «бросил», и «предал», и «потерял», а на самом деле – сохранил своим детям
Ну вот, вроде все аргументы свои исчерпал, и теперь, когда записал их на бумаге, опять как бы само собой сфокусировалось, и я с особой отчетливостью увидел: подлец я самый натуральный, и потому, что так логично все изложил – еще больший подлец.
Но разве подлецы бывают счастливы? И если есть в этом мире такая логика, чтобы жить с нелюбимым человеком и заниматься нелюбимым делом, то я этой логике следовать не желаю и не умею.
Прощай и будь счастлив. Твой Иван.
Р. S. Только что, решив обернуть книгу, взял старую газету – за февраль месяц – и обнаружил в ней следующую, как говорят журналисты, «информашку»:
«Небывалые снегопады обрушились на Австрию. В горной части страны снежные заносы преградили автомобильные и железные дороги, закупорили въезды в тоннели. В результате целые районы оказались буквально отрезаны друг от друга. Так, например, полностью оборвалась связь с Тиролем».
Любопытно, как пережил эти небывалые снегопады мой лучший бывший друг Костя Комплектов? А вдруг и его «так, например» взяло и «буквально отрезало»?!
Цветущий холм среди пустого поля
Тане, моей жене
– Понимаете, еще до того как она появилась, я уже почувствовала ее, раньше самого Аркадия… Нет, это не было ощущением чужого присутствия, узнаванием соперницы, вторгшейся в мою жизнь и вставшей между мной и моим мужем, – я лишь потом сформулировала для себя, что у Аркадия есть другая женщина… Как бы это точнее выразить?.. Представьте себе: вы летите в самолете, и вдруг самолет начинает падать, а вы, еще не успев ужаснуться, думаете: Господи, я столько раз читала о том, как это бывает. А вот теперь это происходит со мной. Не может быть!.. Я поняла, что все теперь бесполезно: хочешь – кричи, хочешь – молись Богу, хочешь – вспоминай свою жизнь; все равно рано или поздно наступит этот страшный последний удар. Потому что все кончилось уже тогда, когда самолет начал падать.
Она подняла бокал с минеральной водой, но не отпила из него, а лишь смочила губы.