Цветущий репейник

Сердце замирало, а потом вместе со скрежетом цепляемого крюка оно срывалось в лихорадочный забег вслед за рифлёными колёсами грузовика, скакало сердце и трепыхалось. Полозья санок звенели по накатанной дороге, за спиной бежали и улюлюкали пацаны, в темноте раннего зимнего вечера уносился блестящий накатанный снег с отражёнными бликами редких фонарей и фар грузовика. Ветер ледяной волной обжигал щёки, окончательно сбивая дыхание. И когда дышать уже было нечем, а биение сердца сливалось в гудение крови в висках и в автомобильный гудок встречного грузовика, извещавшего водителя о незапланированном пассажире, Гурька отцеплялся. Он ещё некоторое время катился по инерции, сердце разлеталось на много маленьких сердец, которые бились в руках, ногах, голове, животе, становилось жарко. Вот тут расслабленного лихача можно было брать тёпленьким, пока он глупо улыбался, ткнув санки в сугроб на обочине.

* * *

Свет рассеянный, бледно-жёлтый. Солнце послало его разведчиком, своим глашатаем, чтобы возвестил о своём приходе. И этот свет всё вокруг тронул, растормошил ото сна. Тюльпаны робко приоткрылись, нарциссы повернули к свету венценосные головки на крепких шеях, завёрнутых в бежевые пергаментные и шуршащие воротники. Примула засуетилась, растопырила цветочки во все стороны, будто перешёптывалась: «Где? Где солнце?»

Гурька ёжился от весеннего ветерка тоже в ожидании солнца. Изо рта шёл парок: ночью заметно холодало. На огороде лежал клочками туман. Гурька стоял на крыльце в синих в цветочек сатиновых трусах почти до колен, в тёткиных галошах на босу ногу и в клетчатой рубашке на плечах.

«Мама, наверное, тоже сейчас вышла на крыльцо, — подумал Гурька. — Только у нас там ещё снег и солнце уже взошло. А улица почти пустая. Разве что шахтёры идут на смену и со смены».

И дед встаёт, чтобы идти на шахту. Скрипит его кровать, такая же железная, с чешуйчатой звенящей сеткой, как у Гурьки. Но у внука кровать на колёсиках, как больничная койка. Он видел такие в районной больнице, где лежал с подозрением на аппендицит. Потом, правда, врачи его с позором вытурили, каким-то образом прознав, что в больнице Гурька скрывался от районных контрольных по русскому языку и алгебре.

…Солнце выпрыгнуло из-за деревьев, выбило у мальчика из глаз сине-зелёные радужные круги. Он улыбнулся, чихнул и пошёл будить Юрку.

Тот обещал свозить брата в «Детский мир» — магазин, где продаются одни игрушки. Гурьке это было непонятно. В их маленький поселковый магазин тоже привозили игрушки. Они занимали там целую полку, обласканную детскими взглядами, политую ручьями слёз. Куклы, мишки, машинки, пистолеты — вот и весь немудрёный репертуар игрушек, чаще всего привозимых из Китая, который был от Сорок Седьмого ближе, чем Москва.

У мальчишек спросом пользовались водяные пистолеты. Они, правда, выходили из строя после двух-трёх уличных битв, но тогда их пускали в ход в качестве дубинок. Хватали за ствол и пластмассовым прикладом норовили угодить недругу по затылку, в лоб или глаз, огреть по спине или чуть ниже. К концу побоища на улице оставались лежать обломки ядовито-зелёной или оранжевой пластмассы, а героям доставалось дома за расточительство. Полку с игрушками в магазине вновь щедро поливали слезами и канючили, канючили, выпрашивая у родителей новый пистолет.

Поскольку китайская пластмасса стоила не слишком дорого, пистолет приобретался, и частенько родители сами становились объектом нападения, получив из-за угла ледяную струю в физиономию.

…Но такого магазина, как «Детский мир», Гурька и в самых сладких снах не видел.

Третьяковскую галерею променяли на магазин, и Гурька, открыв рот, вертел головой и плёлся в толпе, уцепившись за подол Юркиной куртки. Целый зал магазина был заполнен только мягкими игрушками — от страуса до крота, от верблюда до кролика, — пушистыми, самых причудливых цветов.

Юрка направился к отделу с радиоуправляемыми машинками, а Гурька вдруг замер у стенда. Там, затёртый между двумя пухлыми лупоглазыми мишками, сидел клоун. С тонкими тряпичными руками и ногами, с таким же мягким и, как показалось Гурьке, тёплым тряпичным телом. Ладошки, ступни с круглыми розовыми пяточками и лицо были из податливой резины. Гурька не мог оторвать взгляд от клоуна и, заворожённый, трогал его пальчики на ноге.

— Ну что ты тут? — Юрка вернулся к отставшему Гурьке и дёрнул его за рукав. — Смотри, потеряешься, — он заметил предмет Гурькиного вожделения и глянул на ценник. — Неслабо! Две тысячи.

— Сколько? — вздрогнул Гурька.