Мария видела индийца мельком, когда он величественно входил в отель. Махараджа произвел на нее огромное впечатление. Его плащ был алого цвета с многочисленными пуговицами из чередующихся рубинов и бриллиантов. Его голову украшал темно-красный шелковый тюрбан.
Мария задержалась у обширного гардероба Нэнси с вечерними туалетами и платьями для коктейлей. Обычно Нэнси любила сама выбирать одежду, но сейчас оставалось слишком мало времени. Мария снова взглянула на нее, но не решилась вторгнуться в личный мир хозяйки, обратившись к ней с обыденным вопросом о платье, которое она хотела бы надеть. На махарани было светло-вишневое сари, отделанное золотом. Приглашен князь Феликс, а значит, с ним будет леди Бессбрук. Ей нравились ярко-красные и оранжевые тона. Монткалмы тоже должны быть на встрече с махараджей. Мария попыталась вспомнить, какие вечерние платья любила Джорджиана Монткалм. Обычно она одевалась очень элегантно и сдержанно, предпочитая кремовый или цвета слоновой кости шелк или приглушенные пастельные тона. Мария подумала еще немного и решительно выбрала из моря туалетов простое, черное с кисеей платье от Пату. Черный цвет не только прекрасно оттенит темно-фиалковые глаза и безупречную кожу Нэнси, но и выделит ее среди других женщин. Зазвонил телефон, и Мария сняла трубку. Пронзительный звонок ничуть не расшевелил Нэнси. Звонил мэр, желавший поговорить с дочерью. По крайней мере он так сказал. Однако дрожащий голос в трубке показался Марии совсем непохожим на властный рык мэра О'Шогнесси.
— Это мэр, мадам, — робко сказала она.
Нэнси очень медленно повернула голову к Марии. Ее тело оставалось неподвижным, подобно статуе. Ее красивые кисти с длинными пальцами свисали по бокам узких поручней плетеного кресла, как будто были сломаны запястья. Глаза с густыми ресницами были прозрачными, лишенными какой бы то ни было выразительности. Впервые в жизни Марию охватил страх.
— Он хочет поговорить с вами, мадам.
Нэнси все еще молчала. Она снова отвернулась и продолжала невидяще смотреть вдаль поверх моря.
Мария вернулась к телефону, подняла трубку и сказала с важностью, о которой сама не подозревала:
— Миссис Камерон в данный момент не может подойти, мэр О'Шогнесси.
Раздался щелчок, их разъединили. Мария облегченно вздохнула. Она ожидала сражения с могущественным мэром, полагая, что он будет кричать и настаивать, чтобы дочь взяла трубку. Но он вел себя необычно, как и Нэнси. Мария вышла на террасу и сказала нерешительно:
— До коктейля в комнате орхидей осталось всего полчаса, мадам.
Легким кивком головы Нэнси дала понять, что она восприняла сказанное. Мария вернулась в спальню и проверила, чтобы вся косметика и духи были под рукой. Затем попробовала рукой душистую воду в ванной. Больше она ничего не могла сделать.
Мрачная пропасть, в которую погрузилась Нэнси, надолго вытеснила все ее мысли. Она не могла позволить себе думать о чем-то другом. Всякая попытка размышлять вызывала невыразимую боль, и ее сознание отказывалось работать. Текло время, и она постепенно приходила в себя, выходя из оцепенения. Необходимо было, чтобы каждая частичка ее мозга постепенно восприняла существующую реальность.
Говоря отвлеченно, у нее был выбор. Она могла продолжать любить Рамона и жить с ним, храня ужасную тайну отца, как это делала Зия. Или могла все рассказать и остаться с ним, несмотря на то что он погубит отца, либо прибегнув к суду, либо лично отомстив ему. Но она не могла знать, останется ли он по-прежнему с ней, если она выберет последнее, или при взгляде на нее будет всегда болезненно вспоминать о преступлении ее отца и в конце концов отречется от нее.
На самом деле у нее не было выбора. Она не могла жить после такого чудовищного откровения. Нэнси мрачно подумала, почему они решили посвятить ее в свою тайну. Почему Зия и отец не могли продолжать жить в своем аду и пощадить ее. Когда сумерки сгустились, она пришла к выводу, что все дело было в ее браке с Рамоном. Вероятно, перспектива иметь общих внуков с человеком, ответственным за смерть ее мужа, была невыносимой даже для стальных нервов Зии. Зия настояла, чтобы Чипс все рассказал дочери, и та, в ужасе от страшной тайны, откажется от брака. Зия хорошо знала не только своего сына, но и дочь своего любовника. Она была уверена, что та никогда не разоблачит своего отца и не заставит его страдать.