Цветы дальних мест

— А как узнаешь? Я то утро совсем дурной был, ошалел просто. Нет, думаю, не уедешь так просто, шалишь — это я себе. И ей: да мне для тебя ничего не жалко, ладушка. И имя твержу: Янка… Оделся, в сапоги, в ватник, по лестнице бегом. Думаю: на базу заскочу, шланг поменяю — и к ней назад, должна ж она прийти из ресторана из своего. Я в ресторан не хотел к ней идти, вот ведь… По улицам рулил, на базу влетел — чуть ворота не вышиб, а там и груз мой пришел. Оформился, погрузился, шланг сменил, бутылку купил, конфет, заехал в какой-то двор, прямо в машине в костюм переоделся, в парикмахерскую хотел, да терпения не было. В машине кой-как побрился, одеколоном на морду плеснул, в голове все кусками вчерашнее: то пьянка с летунами, то лестница пыльная наверх, коридор темный, узелок у ней промеж лопатками, и тут же: стоит она перед столом, хряк, развалясь, водку ей заказывает, пся крев, а она кивает. И на меня не смотрит.

Каша в голове, туман с бодуна, дрожит все от водки, от нетерпения, кругом весна, солнце шпарит, и будто вина за мной какая. Петляю, кружу, раза два мимо нужной улицы промахивался, и все думаю — что ей скажу, если ждет меня, хоть записку бы оставил… Вот и дом ее, вот и окна на втором этаже. Занавески белые висят спокойненько, стекла поблескивают как ни в чем не бывало, форточка приоткрыта, все чужое, спокойное, я только вот лечу-падаю куда-то, пропадаю. Смотрю на эти занавески, нет, не дрогнули, никто не выглянул. Смотрел-смотрел, все дрожь унимая, посигналить хотел, но сдержался и погнал на трассу.

— Так и уехал? — спросил первый.

— Да. В Москве потом ночами не спал, от Лиды лицо прятал. Письма писал…

— Отвечала?

— Да как отошлешь, адреса-то не знал… Потом отошло, вон уж жизнь прожил, а такого вроде и не было больше. По трассе тогда гнал, зубы сжал, а по щекам — веришь, нет — слезы лились. И все себя уговаривал: да что, других девок мало, сколько еще будет — в каждой поездке… Но нет, такой не было, как она… Год прошел, я жене все рассказал, сам не знаю зачем.

— А она?

— У-у. Не поверила, что не было ничего. Помню, тогда еще в деревне жили, так она слушала-слушала — и как выбежит на улицу в рубахе в одной, как завоет… А я думал — поймет.

— Чего поймет-то?

— Да сам не знаю, молодой был, как ты.

— Ну, теперь-то позабыл небось?

— Да вот видишь — помню. Давай разольем, что осталось…

— Давай. И на боковую.

Глава 14

Он слушал.

И слышал: будет буря. И думал: зачем они нападают? Они пришли и встали возле норы, и нельзя было подойти к норе, и нельзя спрятаться. Он ушел бы прочь, их увидев, но они стояли к норе близко, и нельзя было уйти от норы. Иначе Он убрел бы прочь.

Они пришли. Окружили, отрезали, но Он не хотел нападать. Они напали стаей, оглушили, связали, взяли. Они всегда нападают стаей… И один другому сказал:

— Д-добавили без нас, видно.

— Неужели и вправду мясо сжигали?

— Д-дураки. Да, хорошо, верно, подзаправились.

— Вы спать хотите?

— Нет, хоть п-поздно, должно быть…

Так они говорили, и Он слышал, поскольку встали они так конечно же, чтобы Ему было лучше их слышно. «Вы спать хотите?» — говорили они. «Нет, хоть и поздно…»

— Тогда дорасскажите. А то и я спать не хочу. Ни капельки. Сначала хотел, пока у них сидели, а теперь ни за что не усну. Такая ночь, и ветер, и совсем нельзя спать. Вы слышали, Чино сказал: буря будет? Он еще хотел верблюда спиной к ветру положить. Зачем это?

— Кажется, я читал где-то, что животные в бурю словно дичают. Бегут от ветра, перестают слушаться пастухов, не разбирают дороги и г-гибнут… Бегут от ветра в пустыню.

— Я тоже от ветра как пьяный сделался. Сейчас ничего, но сначала… Хотелось уйти. В никуда. Просто идти и смотреть…

— В Сахаре французские колониальные солдаты часто уходили к-куда глаза глядят, потому что будто бы пустыня обладает гипнотическим действием… Затягивает, заманивает… М-может быть, это связано с миражами, это было б логичное объяснение.

— Нет-нет, миражи-то сами от пустоты. По-моему, в пустоту тянет, потому что проверить хочется, что за ней. Пройти ее и вырваться. В пустыне же всегда жить нельзя. Вот Чино с верблюдом…

— Н-ну, это он, положим, от водки.

— От водки, конечно. Но водка-то тоже от тоски. В пустыне, если одному, с ума можно сойти. Или в растение превратиться… Но, знаете, мне подумалось, что когда мы уедем — обратно будет тянуть.

— Я п-подобной ностальгии не подвержен.

— Воскресенская вот. Могла бы не ездить столько раз подряд.

— Конечно. Никто не заставляет.

— И шофер.

— Ч-чувствуешь, д-дышать совсем нечем?

— А мне вот вчера сон снился. Будто я к морю иду. Все по-настоящему: и прибой слышу, и как чайки кричат. И песок теплый-теплый. И в руке у меня ведро почему-то. Будто за водой иду. И никак дойти не могу, потому что песок затягивает… Так и не увидел… Но я перебил вас, вы рассказать обещали.

— Как я отцовскую машину продал? М-могу, но только история-то не гусарская. Скучно будет.

Нет-нет…