Цветы для Анюты

Анька вернулась домой в одиннадцатом часу вечера. Я сделал вид, что не заметил ее приподнятого настроения. Не шатается, и ладно. Видимо, она все же опасалась взбучки, и поэтому вела себя неестественно тихо. Она неслышно прошла в ванную, а затем шмыгнула в свою комнату, и до утра я ее больше не видел.

Проснулась Анька только в полдень, а уже вечером снова куда-то намылилась.

— Далеко засобиралась? — поинтересовался я, глядя, как она крутится у зеркала, сладко напевая что-то себе под нос.

— Гулять, — скупо и немногословно ответила Анька. — Теперь я человек свободный! На целых два месяца! — засмеялась она.

— Одежки можно было надеть и больше, — пробурчал я, оглядывая Аньку, одетую в розовый топ, и неприлично короткие белые шорты, которые шли ей безумно, но уж слишком открывали ее тоненькие, кукольные ножки. Может, сказать, что короткое ей не идет? Не послушает. Да и не поверит — вон как вертится у зеркала, будто обезьяна цирковая. Любуется собой, наверное.

— Ой, не будь занудой! — пропищала Анька, и, напоследок послав своему отражению воздушный поцелуй, упархнула из квартиры.

Я вздохнул, когда дверь за ней захлопнулась, оставив меня в пронзительной, ставшей для меня уже непривычной, тишине.

Я взял свой телефон, чтобы позвонить Илоне, и, ожидая, когда она ответит, машинально подошел к окну.

Черный Лексус уже стоял у подъезда.

Я замер, наблюдая как Анька — стрекоза выбежала из подъезда и юркнула в машину. Я не сводил с нее взгляда до тех пор, пока она не скрылась из вида.

— Алло, Сергей. Ты в порядке? — тревожный голос Илоны вывел меня из мрачного оцепенения.

— Да, — ответил я хриплым, словно не своим голосом. — Да, да. Извини, пожалуйста.

— Все хорошо? Ты уверен? — недоверчиво спросила девушка.

— Да. Поверь мне, — заверил я ее.

— Ну, хорошо! Как ты смотришь на то, чтобы просто погулять, подышать воздухом?

— Э-э-э… — почему бы и нет? Я не против, — охотно согласился я. Свежий воздух мне бы не помешал, да и общение с Илоной всегда позитивно влияло на меня.

Я нетерпеливо поглядывал на часы, поджидая Илону. Бабульки, прогуливающиеся мимо, с любопытством посматривали на меня. Они расхаживали мимо меня туда-сюда, а затем, видимо утомившись, направились ко мне. Я незамедлительно поднялся со скамейки, уступив им место.

— Сынок, ждешь кого? — обратилась ко мне одна из бабулек. Я загрустил. Понятно теперь, чего им присесть приспичило — любопытство распирало. Как же не расспросить?

Я кивнул головой, и отвернулся, в надежде избежать дальнейших расспросов. Может, я бы и не отвертелся, если бы из подъезда не выпархнула Илона. Девушка направлялась ко мне изящной, воистину королевской походкой. Когда мы приблизились друг к другу, она обняла меня за шею, и наши губы слились в поцелуе.

— Привет! — нежно прошептала Илона, когда мы оторвались друг от друга.

— Привет, — улыбнулся я в ответ, затем протянул ей букет красных роз. — Это тебе.

— Ай, Сергей! — капризно воскликнула девушка. — Ну, куда я их дену? Представляешь, как нелепо я буду выглядеть? — Илона покачала головой, словно удивляясь моей глупости.

— Ничего, — возразил я. — Как говорит один известный телеведущий — никто не должен видеть женщину без цветов!

Илона продолжала морщить нос.

— Ну, что ж, хорошо, — вздохнул я, и, не придумав ничего лучше, подошел к сидящим на скамейке бабушкам, и протянул им цветы — каждой по одному цветку. Женщин было трое, а цветов пять, и поэтому два оставшихся я просто выбросил в урну.

— Всего доброго, — вежливо улыбнулся я соседкам, и с той же улыбкой на лице вернулся к Илоне. — Ну, теперь можем идти! — сообщил я ей.

— Ох, не стоило так, — пролепетала она. Первый раз вижу ее такой растерянной.

— Ничего. Я сам виноват — забыл, что ты не любишь цветы. Кстати, тебе ведь нет никакого дела до пересудов соседей за твоей спиной, верно?

Мы весело рассмеялись, и, обнявшись, зашагали по тропинке.

Глава 12

Люблю тебя любовью невозможной,
Как крест несу ее, и как проклятия боюсь.
Сгораю от стыда…  О, как же я нечтожен!
До слез смешон! Я над собой и сам смеюсь…
Сквозь слезы горечи…  За что мне наказание?!
Кричу я в исступлении, не в силах обрести
Ни силы для мольбы, ни воли для раскаянья.
Прощенья не достоин. Но ты меня прости!

Стыжусь любви своей… безумно грешной,

Стыжусь! Но без любви не волен даже дня прожить…
Я слаб душой. Я слаб, я безутешен…
И, как в припадке, сам себе твержу: «Нельзя,
нельзя ее любить!»

Ну, Пашка! Ну, гад!