Цветы для Розы

Тирен начал рассказывать. Поскольку сегодня ему пришлось повторять все это уже несколько раз, формулировки выходили четкими и ясными. Одновременно он автоматически пометил в блокноте: «Звонок в МИД Зеттерхольму, 18.46. Подтвердить телексом». Он все еще говорил, когда зазвонил другой телефон. Подняв трубку, он, сделав паузу в рассказе, ответил: «Тирен слушает, будьте любезны подождать», и отложил трубку на стол. Закончив разговор со Стокгольмом, он снова взял ее и поднес к уху. Звонили из ДСТ.

— Мсье советник, есть ли у вас какие-нибудь основания считать, что убийство вашего коллеги в той или иной степени носит политический характер?

— Не знаю. Мне не известно ничего сверх того, что я уже сообщил. Однако, мне кажется, вы сможете получить более полную информацию, если пошлете кого-нибудь из своих людей в Шату, когда начнется расследование. Те, кто уже принюхался, лучше различают запахи…

Человек на том конце провода рассмеялся:

— Прекрасно сказано, мсье. Обещаю вам, что кто-нибудь из нас обязательно будет там и — ха-ха — поработает носом. Да, прекрасно сказано…— Он повесил трубку.

18.54. Тирен задумался. Насколько он мог судить, он сделал почти все, что необходимо было сделать в подобном случае. Остался еще один формальный и несколько неформальных звонков. Он решил начать с неформальных, заглянул в телефонный справочник и отыскал домашний номер Стена Винге. Ответил ему женский голос с типично французской повышающейся интонацией:

— Алл-о-о.

Несмотря на это, чисто интуитивно он почувствовал, что это не француженка,— да и кто бы мог всерьез подумать, что Стену Винге наносят визиты дамы. Поэтому он сразу же перешел на шведский:

— Добрый вечер. Говорит Джон Тирен из посольства. Можно попросить Стена Винге?

— Это его мама,— ответил голос.— Как это мило, что вы звоните — да еще так поздно. Он что-нибудь должен был сделать?

— Как это…? То есть, я имею в виду, в каком смысле — что-то сделать?

— Видите ли, он постоянно жалуется, что не может брать работу на дом, ну, знаете, как домашнее задание, что ли? А он так бы этого хотел! Он рассказывает, что работает целыми днями, но вечером, к сожалению, его услугами никогда не пользуются. А вы же должны знать — он честолюбив, очень честолюбив.

Тирен уже несколько раз тщетно пытался прервать ее. Теперь это ему наконец удалось.

— Мы очень ценим Стена,— сказал он.

— Как это мило!

— Однако сейчас мне бы хотелось сказать ему пару слов — речь идет об очень важном… домашнем задании.

— Да-да,— захлопотала она.— Конечно. Подумайте, как удачно, он только что вошел. Я сейчас, быстренько…— Он услышал, как она крикнула куда-то в глубь дома или квартиры: — Стен, тебя зовут, Сте-ен…

Послышались приближающиеся шаги и шорох пальцев, берущих трубку.

— Да-а, Стен Винте слушает.

— Стен, это Джон Тирен. Слушай, ты сидишь?

— Не-ет, но я могу сесть — уже сижу.

— Стен, твой начальник мертв; почти час назад Виктора убили.

В трубке. прямо в ухо ему тяжело задышали — довольно долгое время ничего, кроме этого пыхтения, не было слышно. Наконец Тирену это надоело, и он продолжал:

— Я просто хотел поставить тебя в известность. Ты, вероятно, лучше знаешь, что тебе нужно теперь сделать — сейчас, или позже, вечером, а может быть, завтра. Ведь ты его ближайший помощник. Вероятно, тебе придется на какое-то время принять дела, по крайней мере на первых порах, пока…— Он умолк, не желая заранее касаться того, что подобного рода заместительство, по всей видимости, продлится недолго.

Наконец с той стороны провода последовала реакция. Голос Винте звучал строго и серьезно:

— Ясно, Джон, я все понял. Однако это все так… невероятно. Хотя,— тут Тирену показалось, что тон собеседника изменился и стал слегка ироничным,— думаю, что мамочка будет… м-м-м, весьма довольна…— С этими словами он повесил трубку.

Тирен снова откинулся в кресле. Разговор его смутил, однако он решил, что подобная реакция вызвана, по всей видимости, абсурдностью самой ситуации. Итак — это был первый звонок. Он записал время его окончания — 18.59. О следующем никакой пометки не последовало — он звонил Стелле.

— Стелла?

— Да.

— Я буду сегодня поздно.— Он вздохнул.

— Когда?

— Не знаю. Произошла одна неприятность. Расскажу, когда вернусь. Нас это не особо касается, однако я обязан кое-что выяснить лично.

— Да, конечно, дорогой. Надеюсь, тебе удастся что-нибудь перехватить?

— Не беспокойся, как-нибудь устроюсь,— сказал он, и в голосе его прозвучали нежные нотки.— А когда все окончится, я думаю, мы сможем заняться кое-чем приятным.

— Посмотрим.

Он встал из-за стола, подошел к столику для посетителей, налил себе шерри, медленно, с удовольствием выпил, снова вернулся к письменному столу и нашел домашний номер пресс-атташе. Он позвонил и сразу же понял, что попал не вовремя. Тем не менее Бельфраж терпеливо выслушал его и пообещал со своей стороны всяческое содействие, что касается контактов с французской и шведской прессой.

— Не беспокойся,— сказал он.— С журналистами я все улажу.