Цветы для Розы

Улоф обогнул квартал и, сворачивая в переулок, оглянулся и настороженно осмотрел улицу. Все было спокойно. Не было видно ни души; свет редких фонарей, развешанных у фасадов домов по обе стороны улицы, отражался в стеклах припаркованных у края тротуара машин. Большинство окон уже погасло. Ставни на многих были закрыты, и косые тени фонарей причудливо переплетались на черных их прямоугольниках. Те же, в которых свет все еще горел, походили на желтовато-белые зеркала, в которых отражались стоящие напротив здания. В переулке было темно и довольно прохладно, однако во дворе, где подогретые за день солнцем булыжники все еще излучали тепло, царила духота. Осмотревшись, он прошел к своему подъезду. Тяжелые ворота в арке, соединяющей двор с улицей, были заперты и высились подобно огромной черной стене — своего рода надежная защита, скрывающая двор от гораздо более оживленной главной улицы квартала. Оттуда доносился шум транспорта, смех прохожих, тарахтение мотоциклов, сирены «скорой помощи». Достав из заднего кармана ключи, он открыл дверь подъезда. Он собрался было постучаться к консьержке, однако в этот самый момент окошечко само распахнулось ему навстречу, как будто она знала, что в подъезд вошел именно он. В каморке за ее спиной горел яркий свет, и появившееся в окошечке круглое лицо отбрасывало большую тень на противоположную стену.

— Путь свободен,— тихо сказала она.— Они уже несколько часов как ушли и с тех пор не показывались. Теперь можете спокойно подняться и взять все, что вам нужно.— Она немного помолчала.— Ночевать вы, наверное, не будете?

— Я не могу оставаться здесь,— также тихо ответил •н.— Ужасно неприятно, что из-за меня взяли приятеля.

— Но куда же вы пойдете? — Голос ее звучал встревоженно и озабоченно.— Может, к какой-нибудь девушке? Это было бы безопаснее всего.

Он улыбнулся:

— К какой? Ничего, не беспокойтесь. На улице теперь хорошо, тепло. Я смогу переночевать где угодно, а как только для меня все уладят, сразу же уеду отсюда.

Чувствовалось, что в ней проснулось любопытство:

— И кто же это за вас все уладит?

— Посольство,— ответил он.— Я уже звонил туда — все устроилось: в бумагах нет ничего порочащего меня. Ну ладно, я побежал.

— А я пока пригляжу за подъездом,— пообещала она.— Надеюсь, вы дадите пожать вам руку на прощанье.

Он рассмеялся, ощутив прилив теплого благодарного чувства и рассчитывая, что она это заметит. Потом ловко мягкими, беззвучными прыжками, почти не касаясь ступеней, поспешил наверх. Ему даже не пришлось зажигать свет на лестнице — пролеты ярко освещала светившая в окна луна. На четвертом этаже справляли, по-видимому, какой-то праздник: из-за двери доносился рев музыки вперемежку со смехом и криками гостей, которых, казалось, нисколько не заботило, что время уже идет к полуночи, а завтрашний день у большинства жильцов — рабочий. «Только не у меня»,— подумал он. Он не хотел рисковать, снова идя трудиться на прежнее место, а деньги, заработанные сегодня, по его расчетам, вполне можно было растянуть до тех пор, пока все уладится. Ведь в конце концов все должно было уладиться.

Поднявшись на самый верхний этаж, площадка которого освещалась горящими под крышей фонарями, Улоф неслышным кошачьим шагом прокрался по коридору к своей двери и полез было в карман за ключами, как вдруг заметил, что она слегка приоткрыта. Он замер, чувствуя яростные удары сердца. Некоторое время он неподвижно стоял, вслушиваясь, однако, кроме доносившегося снизу шума и музыки и легкого потрескивания нагретой за день и теперь остывающей крыши, ничего не было слышно. Наконец, решившись, он вошел и включил свет. Все в порядке. Он облегченно вздохнул. Кровать Жан-Поля так и стояла неубранной; все в комнате говорило о том, что здесь был обыск. Жан-Поля скорее всего, так и не отпустили. Вероятно, каким-то образом узнали, что он прячет Улофа у себя. Но тогда совершенно непонятно, при чем здесь портфель? Жан-Поль вроде бы говорил, что его дала ему мать. Может, правда, а может, и нет.

Как он и обещал консьержке, Улоф сразу же после разговора с ней отправился на Северный вокзал, чтобы разыскать мадам Меру. Это оказалось совсем не сложно. Как цербер сидела она на своем посту перед фарфоровой тарелочкой для сбора денег. Безукоризненное голубое платье подчеркивало ее пышные формы. Каждый из покидающих заведение посетителей ощущал на себе ее повелительный взгляд, и тут же франк звякал о тарелку. Войдя, он направился прямо к ней и тихо сказал:

— Мадам, Жан-Поль арестован. Около часа назад пришла полиция и его увели. Может быть, вам каким-то образом удастся все уладить? Подробностей я не знаю. Я только видел, как его уводили.

— А откуда вы знаете Жан-Поля? — подозрительно спросила она.

— Я у него жил несколько дней. Мы приятели…

Она заметно смягчилась и улыбнулась ему.

— Хоть Жан-Поль иногда и ведет себя не совсем хорошо,— сказала она,— но это еще не повод, чтобы так вот приходить и забирать моего сына. Спасибо, что предупредили меня.