— Ну — у… не знаю, — она пожала плечами. — Обоюдная, наверное. Но взаимной она быть не может. Взаимно ведь — это когда два человека друг другу что‑то хорошее делают; ну как бы взаймы дают и отдачи не требуют.
— Философ ты маленький, — он погладил её по щеке, едва касаясь, любуясь задумчивым взглядом, чувствуя как в сердце подёргивается, трепещет и бьётся неведомое ему отцовское чувство.
— А лето ты любишь? — спросил он.
— Конечно! — встрепенулась она. — Кто же не любит лето! Летом людей много всегда на улице бывает, подают хорошо.
Боже, Боже! Как несправедлив ты бываешь, как жесток!..
— Ну а что ты ещё любишь? — спросил он, отворачиваясь, чтобы она не видела его взгляда. — Ну, больше всего?
— Больше всего? — повторила она. — Больше — больше?..
— Ну да, вот больше — больше — больше всего.
Она задумалась, почесала себе искривленным нездоровым мизинцем кончик носа.
— Не знаю… — ответила медленно. — Ну наверное, конфеты шоколадные… и… и цветы.
— Цветы…
— Ага, вот эти, такие большие, белые, с пышными головками такими, и лепестков — много — много… Не знаю, как называются… А еще бывают белые с жёлтым, и белые с розовым…
— Хризантемы? — подсказал он.
— Хризантемы… — повторила она, словно прислушиваясь к названию, пробуя его на слух, любуясь. — Да, наверное хризантемы… Такие красивые цветы обязательно должны так красиво называться.
— А хочешь, я спою тебе? — предложил он. — «Что такое осень»… Или… Или… «Танец маленьких утят»?
Она оживилась, улыбнулась даже.
— А вы мне лучше стихи какие‑нибудь расскажите, — попросила. — Я люблю стихи слушать. Я иногда сижу, сижу здесь, мечтаю о чем‑нибудь… И у меня стихи иногда в голове получаются…
— А о чем стихи, Сонюшка? — спросил он осторожно.
Она смутилась, опустила голову.
— Не хочу говорить, вы смеяться будете.
— Ну что ты, детка! — с жаром возразил он. — Никогда не засмеюсь над тобой, моя хорошая, обещаю!
— Ну — у… разные стихи получаются, — произнесла она тихонько. — Иногда смешные, иногда грустные очень, так, что самой плакать захочется…
— Да — да, — покачал он головой. — Так бывает…
— Расскажите мне стих какой‑нибудь, — снова попросила она.
— Стих… — задумался он. — Стих… Прости, солнышко, я ведь детских‑то стихов и не знаю совсем… Пару песен знаю, а вот стихов… У меня ведь детей‑то никогда не было…
— Что ж вы так… — произнесла она. — Взрослый уже совсем, а детей нет.
— Вот как‑то так — смутился он и виновато улыбнулся. — А ты знаешь… Ты знаешь, я всегда дочку хотел…
— Жениться надо было, — сказала она наставительно. — Была бы вам дочка.
— Да, — кивнул он. — Только вот как‑то…
— Ну ничего, — добавила она, успокаивая. — Вы ж ещё молодой совсем, какие ваши годы. Женитесь, заведёте себе детей — дочку и сына. Будете жить — поживать да добра наживать…
— Спасибо, милая, — поблагодарил он. — Только ты знаешь, я никогда это выражение не любил: «завести детей»… Звучит как‑то… Заводят собачек, кошечек, рыбок аквариумных…
— Ну ладно, — согласилась она. — Родите себе детей и будете жить — поживать… Только вы их не бейте никогда. Даже если они что‑то ну очень плохое сделают, вы их всё равно не бейте, ладно? Обещаете?
— Обещаю, — еле выдавил он, проглатывая комок, невесть откуда взявшийся в горле.
— Да, только вам нужно за ум взяться сначала, — продолжала она.
— Это как же, моя хорошая? — удивился он.
— Я вас много раз пьяным видела, — пояснила она.
— А… — растерялся он. — Ты об этом… Ну это, видишь ли… Я возьмусь за ум, конечно…
Дедок напротив, который от нечего делать давно уже прислушивался к их разговору, хрипло закашлял, закхекал и захрюкал.
— Смышленая девчонка, — похвалил он.
— Соня… Сонечка… — Иван не знал, как ему начать.
— Ну? — отозвалась она.
— Ты вот что… Ты ведь одна живёшь, я слышал…
— Одна, — кивнула девочка.
— Трудно тебе…
Она пожала плечами.
— Вы стихи обещали рассказать…
— Да — да, спохватился он. — Конечно… Не знаю, что бы тебе прочитать… Ну… Ну разве что вот это, как раз к случаю… Называется «Дождик»…
— Дождик, — повторила она.
Он помолчал с минуту, вспоминая давно заброшенные, почти уже забытые рифмы. Потом прочитал:
— Вот, — закончил он.
Соня задумчиво улыбалась.