Цветы и железо

— А ну-ка, я сапогой! — В шутку он всегда говорил «сапогой».

И только тогда они услышали глухой, дребезжащий, сердитый голос:

— Чего стучишь так? Лучше головой ударь!

— Двери жалко! — ответил Поленов.

— Оно и видно!

Дверь приоткрылась, в сенях показался седой старик. В его живых настороженных глазах Никита Иванович уловил немой вопрос: «Кого это нелегкая принесла?»

— Чего тебе? — спросил старик недружелюбно.

— За лошадью пришел, — ответил Поленов: так наставлял его полковник.

— Какую тебе лошадь? — удивился старик.

— Да ведь какую не жалко будет!

— Что ж в дверях остановились? — лесник сменил тон. — В дом проходите!

Они миновали темные сени и очутились в полуосвещенной большой комнате с квадратным дощатым столом посредине и с длинными скамейками вдоль стен. За печью, побеленной синеватой глиной, висел цветистый ситцевый полог, прикрывавший кровать.

Печь была жарко натоплена. Таня не удержалась и зевнула. Старик заметил это. Стало ли ему жалко девушку, или он хотел вести серьезный разговор наедине с мужчиной, — он раздвинул полог и предложил Тане отдохнуть на постели.

Поленова он пригласил в красный угол, где висели две маленькие, потемневшие от времени иконки. На хозяине была плотная льняная рубашка, подпоясанная плетенным из шерстяных ниток поясом, на ногах — стоптанные черные валенки.

— Ну, поясняй, что от меня требуется? — спросил он, снимая валенки и потирая затекшие старческие ноги.

— Лошадь, телегу, куски железа, подковные гвозди, кузнечные мехи.

Лесник, нахмурив седые, вытершиеся брови, повторял, слегка шевеля губами:

— Конь будет… телега будет… железо будет… мехи есть… С подковными гвоздями похуже дело… Были, поищу… фунта три или пять… — Он строго посмотрел на Поленова: — Оттуда?

— Оттуда, отец.

— Дочка?

— Дочь.

— Наши скоро вернутся?

— Вернутся. А скоро или нет — Москва знает.

Старик сокрушенно покачал головой:

— Ждут люди, скоро глаза до дыр протрут.

Лесник был немногословен и, обмолвившись еще несколькими фразами, ушел из дому. Поленов посидел, посмотрел в окно, взглянул на теплую печку, и ему тоже захотелось прикорнуть. Но не успел. За окном послышалось скрипучее тарахтение. Он быстро соскочил с печки. Лесник уже распрягал упитанную вороную лошадь, поглаживая ее по лоснящемуся крупу. Телега была громоздкая, на деревянном ходу, такая и требовалась Никите Ивановичу.

Ночью Поленов отлучился часа на два; он отыскал портативную радиостанцию и остальной груз, упрятанный во мху, под кустом можжевельника.

Ночь прошла спокойно.

Рано утром лесник ушел осматривать свои владения, а попутно разведать, что творится на ближайших дорогах.

Поленов с Таней принялись за работу. Никита Иванович отодрал доски и в широком задке телеги сделал несколько углублений, там хорошо поместились рация, карта, компас, деньги, последние номера «Правды».

— А ты, батька, не только кузнец, — одобрительно сказала Таня.

— Мы с тобой, Танька, должны быть мастерами на все руки. И халтурить нам нельзя.

— Нельзя, батька! — согласилась Таня. Она забросила руки за голову и приподнялась на цыпочках. — Батька, а ты поэтов всех знаешь? — спросила она, с улыбкой посмотрев на Поленова.

— Всех поэтов знать трудно. Многих все же знаю. На «вы» знаю!..

— А кто вот это написал?

Поверь мне, той страны нет краше и милее,
Где наша милая иль где живет наш друг.

Ну, кто? Быстро!

Поленов подумал, вспоминая, и чистосердечно признался:

— Не знаю, Танька.

— Эх, ты! А еще в молодости стихи писал!.. Михаил Лермонтов — вот кто! — После паузы добавила: — Это, батька, я к тому, что теперь мне и Шелонск ваш нравится куда больше, чем раньше.

Таня жила до войны километрах в полутораста от Шелонска. Шубин бывал в ее городе. По душе он ему не пришелся. Но… надо и Тане сказать что-то приятное:

— Ваш городок ничего себе, зеленый, речка хорошая, место высокое, сухое. Не знаю, почему Александру Сергеевичу Пушкину он не нравился?

— Потому, что он в нашем городе только и бывал проездом. Если бы Пушкин там пожил, такие бы стихи написал!.. Честное слово!

И Таня начала читать пушкинские стихи. Знала она их много и читала с полчаса певучим, звонким голосом.

Лесник вернулся поздно вечером, когда Поленов и Таня уже находились в избе.

— Понравился конь-то? — спросил он сухо.

— Конь хороший, — ответил Поленов.

— Идем, взгляну еще разок, — сказал старик и подмигнул правым глазом.

Они вышли во двор, где конь аппетитно жевал пахучий клевер.

— Немцев на большаке много, — объявил лесник. — С танками, с пушками. Наверное, на партизан. По большаку не езжай.

— А где?

— Я тебе лесную дорогу укажу. А то, неровен час, нарвешься. Все упрятал?

— Все.

Спать легли рано, огня не зажигали. В полночь раздался резкий стук в дверь. Лесник выглянул в окно. Тихо ступая по половику, подошел к Поленову:

— Не спишь? Немцы подъехали. Лежи, лежи, я один выйду, не впервой.