Цветы корицы, аромат сливы

Когда он добрел до университетской охраны, то понял, что забыл студенческий в других джинсах. Пришлось через силу улыбнуться и мучительно долго записываться в книгу, диктуя паспортные данные. В здании было тихо, пыльно и пусто. Ребята из охранного предприятия «Дубрава» от всей души хотели пообщаться с экзотическим студентом, наладить с ним контакт.

— Konnichiwа знаете? — доброжелательно спросил его конопатый охранник.

Сюэли вздрогнул.

— Нет, — ответил он резко, может быть, даже немного слишком резко.

В начале сентября, когда все повозвращались с каникул, Сюэли обратился к Ди со странной просьбой.

— Было бы очень хорошо, — сказал он, — если бы Цзинцзин понравился какой-нибудь другой человек. Ты или… кто угодно другой. Нужно во что бы то ни стало сделать так, чтобы она отвернулась от меня. Я машинально вступился за нее раз-другой, помог с тем и с этим, увиделся опрометчиво раз наедине — и вот, понравился случайно… Но ее нужно спасти от меня, я…, — он пытался подобрать слово, — порочен до мозга костей.

Ди понимающе покивал головой и пообещал познакомить Цзинцзин с одним прекрасным человеком, молодым преподавателем с их же собственного, геологического факультета, который был очень перспективной в этом смысле фигурой.

Стараниями Ди Цзинцзин через неделю уже оказалась наслышана об этом преподавателе как о небесной звезде, затем Ди эффектно их познакомил и устроил так, что через десять дней Цзинцзин, напичканная рассказами о том, какой это чудесный человек, уехала в Крым, в какие-то пещеры, на короткую минералогическую практику, которой руководил этот молодой преподаватель. Сюэли туда сознательно не поехал, чтобы дать ситуации срастись, и взял на передержку кошку. Ся Цзинцзин сдержанно присматривалась к преподавателю: почему бы не присмотреться к хорошему человеку? О том, что случилось дальше, Сюэли позднее вообще не хотел говорить — чувствовал себя кругом виноватым. Поэтому дальнейшее дошло до Ди уже в виде легенды, ходившей по факультету. Будто бы в самом конце крымской практики из экспедиции пришли новости: Ся Цзинцзин и еще одна студентка, Юй Сяолинь, потерялись в пещере и за сутки так оттуда и не вышли. Молодой преподаватель, возглавлявший группу практикантов, хотел передать это дело местным органам милиции, заявить студенток в розыск и уехать в Москву, поскольку кончался срок практики, кончались визы и пропадали билеты. Через день из Москвы приехал Сюэли — без университетского направления, визы и билета, явился на научную станцию, полыхнув глазами, вырвал у руководителя практики карту пещеры, искал их два дня и вернулся с ними.

— Послушай, я имею право хоть что-то знать, — сказал ему как-то Ди. — Я ухаживал за кошкой! Что в этой легенде правда?

— Неправда, что я говорил с украинскими пограничниками на диалекте русского языка, которым пользуются на Украине, — я его не знаю. И неправда, что я спускался в пещеру без фонарика, потому что прекрасно вижу в темноте. Не вижу. Ну, все остальное… более или менее так и было, — сухо сказал Сюэли.

— Мне нет оправдания, — сказал Ди. — Но… он казался тонко чувствующим человеком.

— Где тонко, там и рвется, — буркнул Сюэли по-русски.

После того случая у Сюэли и Цзинцзин появилось выражение — «красная крышечка». Когда Цзинцзин и Сяолинь ползли по низким пещерным ходам, как им казалось, к выходу и надеялись уже скоро увидеть свет, они наткнулись на красную пластмассовую крышечку от кока-колы, оставленную раньше ими же, и поняли, что ползают по кругу. Это было непередаваемо страшно, они похолодели от ужаса. На крышечку они наткнулись четыре раза. Сюэли не только вынес Цзинцзин из этой пещеры на руках, но еще и бросил все свое остроумие на то, чтобы высмеять феномен красной крышечки, чтобы она не оставила ни малейшей травмы в психике Цзинцзин. С тех пор при словах «красная крышечка» они начинали ржать. Выражение это обозначало у них любой назойливый повтор.

На этом странные попытки переключить Цзинцзин на какого-нибудь другого человека закончились.

Увидев в объявлении Института Конфуция МГУ упоминание о награждении победителей конкурса сочинений «Я и китайский язык», Сюэли пожал плечами: формулировка темы была даже не провальна — она была за пределами его понимания. Если у них есть какие-то русские, которые хотят изучать китайский язык, надо же учить их тогда, а не издеваться. Он отыскал то место, где в МГУ гнездился Институт Конфуция, пришел к ним, представился как словесник, поскольку с кристаллографом никто не захотел бы об этом разговаривать, и предложил дать обучать эту группу учащихся ему, а в качестве темы для конкурса сочинений на следующий год не задумываясь предложил формулировку «Бамбук и светлячки».

— Ну, а нельзя ли все же… какую-нибудь другую формулировку? — спросили его.

— Можно «Светлячки и бамбук», — бесстрастно сказал Сюэли. — Но «Бамбук и светлячки» — лучше.

— Но… как же? Это ведь узко, мы хотели… чтобы все же словарный запас…