Цветы корицы, аромат сливы

Лю Цзянь и Ксеня были интересной парой. С самого начала они сообразили, что доводятся друг другу примерно инопланетянами, и, чтобы вместе выжить, всякую эмоцию свою разъясняли другому досконально и в самых простых словах, а чаще еще сильно утрировали, чтобы партнеру было понятно. Лю Цзянь не добился и в четверть таких успехов в русском языке, как Сюэли, и понимал со слуха плохо, поэтому если нужно было донести мысль посложнее, Ксеня сразу писала ее или же говорила не спеша и отчетливо очень. А чтоб ошибки никакой не вышло, старалась усиливать мысль, например: «Если ты сейчас уйдешь, мне будет очень обидно. Я умру от обиды и тоски». Сам Лю Цзянь также действовал сходно. И вот они писали: «Понимаешь, это в России считают, что женщина — главная. У нас в Китае, считают, что мужчина главный. Я тоже так думаю поэтому». — «В России совсем не считают, что женщина — главная. Это ты неправильно понял. У нас просто думают, что женщина слабая, поэтому нельзя ее обижать». Так или иначе, в неделю по нескольку раз в разъяснениях проскакивало «Ты весьма красива» или, например, «Потому что люблю тебя беспамяти» — пусть и коряво, зато правда. Этот союз был удивительно крепок. «Ты — необыкновенная. Ты так спокойно, тихо говоришь. Китайские девушки любят кричать, всегда шумят, визжат преотвратно» (последние два слова посоветовал проходивший мимо Ди). Ди очень благоволил этой паре, сочувствовал им и опекал вроде ангела-хранителя.

За ширмой началось представление. Декламация у Сюэли была на высоте, и даже в духе древних. Слог тоже то возвышался, то упадал по мере надобности, чтоб разнообразить, так сказать, настрой. Он даже сунул в плеер некий диск со смазанной подписью фломастером «Лисья лютня» и вывел на колонки.

Бамбук изумрудный вознесся стеной за окном,
Травой зарастают
Покрытые мохом ступени.
Темно без тебя в кабинете моем,
Жаровня тепла не дает,
Навес не дает летом тени.

— Я ничего не поняла, но здорово! — с воодушевлением сказала Ксеня. — Ну чего ты! Все же по-китайски было! О чем там?

— Девушка по имени Ся Цзинцзин вначале хочет связать свою судьбу с лисом, но затем лис из благородства самоустраняется и просит богов, чтобы девушка повстречала достойного молодого человека, которым становится некий студент Чжэн Юй. В результате девушка забывает лиса, и они с Чжэном совершенно счастливы.

Сюэли сидел низко опустив голову.

— А… почему Сюэли так расстраивается? Прекрасная же пьеса!

— Ну, у него некоторые проблемы с… м-м… матримониального характера, — шепнул Ди. — Потеря на личном фронте.

— Не может быть! — ахнула Ксеня.

— Если быть точным, только что он своими руками передал другому девушку, которую любил больше всего на свете, — пояснил Лю Цзянь, который был отнюдь не дурак. — Знаешь, поступок заоблачной высоты. Пойдем-ка мы отсюда, ему не до нас сейчас.

— Но… почему?

— Потому что он лис, — объяснил Ди. — Лиса.

— Лисонька? — в изумлении переспросила Ксеня. Она всплеснула руками, подбежала к сидевшему мрачно Вэй Сюэли, взяла его за подбородок, подняла его голову, обсмотрела. — Надо же, никогда бы не подумала!.. И уши обычные такие.

— Пойди погуляй, — настойчиво сказал Ди. — Ты сидишь так уже четыре дня, насвистывая «Прохожу городские предместья» и «Там, где сломан тростник», не ешь и не пьешь. Я думаю, хватит уже — по этим предместьям-то шляться?

Сюэли нехотя поднялся, надел дождевик и взял из угла зонт.

— Зачем?

— На улице льет.

— Нет. На улице яркое солнце. Это у Ху Шэнбэя за окном появилась тучка с дождем и так и осталась. Ну, и тебе ее видно сбоку. Он переактивировал зону воды, — спокойно прокомментировал Ди. — И теперь эта тучка там живет, и периодически из нее льется. Нет-нет, я ни при чем, говорю же тебе: тучка зависла. Да не дарил я ему никакого талисмана! Шэнбэй переусердствовал с водой, стихия Инь — такое дело…

Впервые за четыре дня Сюэли слабо улыбнулся.

Зайдя на кухню в общежитии, Сюэли заметил, что толстая кошка Цзинцзин лезет в чужую кастрюлю, где сварили что-то для себя иранские аспиранты. Сюэли сгреб кошку в охапку, отчитал ее на всякий случай за поползновения к возбуждению национальной розни и оттащил ее в комнату Цзинцзин.

Цзинцзин открыла ему вся радостная, в передничке. В косах блистали заколки.

— Кошка лезла в чужую кастрюлю, извини, — сказал Сюэли.

— Угощайся, смотри, какие сладости.

— О, сладости провинции Фуцзянь, — отметил Сюэли.

— Научилась от Чжэн Юя. Мне самой, хи-хи, не пришло бы в голову так просочетать продукты, да, — смутилась Цзинцзин.

— Юй — прекрасный человек, не правда ли? — легко и беззаботно сказал Сюэли.

— Не смущай меня, — сказала Цзинцзин и закрыла лицо руками.

— Да, если ворота наладить, их створки всегда будут рядом. Брести вслед за ней одинокою тенью не надо. Искусно налажено — не пошатнуть. Вернусь-ка на истинный путь, — пробормотал Сюэли.