Цветы на могиле

Что называется, концы в воду. Подонок в полной безопасности. Никто не узнает, что он причастен к наезду и преступному сговору. Никаких тебе скандалов. Незапятнанное имя, неплохие виды на будущее. И времени он не потеряет, поскольку не проведет ни единой минуты в зале суда и за решеткой.

Я помолчал.

— Ну, как, Рэнди? Похоже на пьесу?

Он заерзал. Потом встал и презрительно ухмыльнулся.

— На никудышную пьесу, — сказал он. — Но, разумеется, вы не думаете, что я и есть этот таинственный великий преступник.

— Еще как думаю. Вам очень везло. Но вы допустили две ошибки. Нацарапали записку, не зная, что у причала, на том месте, где утонула машина, стоит баржа. Это обстоятельство доказывало невиновность Мартина. Вот ваша первая ошибка. А потом вы солгали мне, и эта ложь изобличила вас, Рэнди.

Он стоял передо мной, расслабленный и почти вялый. Ветер с улицы играл страницами разбросанных по гостиной журналов.

— Я начинаю сердиться, Стив, — заявил Рэнди. — В конце концов, вы знаете меня всего пару дней, а уже навоображали себе столько, что…

— Морин знала вас дольше.

— Две недели…

— Вы повторяетесь. Драматургу это непозволительно. Морин была сдержанным человеком, в некоторых отношениях почти робким. Она сказала, что хочет познакомить вас со мной. Подозреваю, что и нашим друзьям она хотела представить вас в моем присутствии, как нашего с ней общего приятеля.

— Что ж, тут вы правы, не буду спорить.

— Значит, вы общались с Морин только наедине. И вот она мертва. И не может опровергнуть ваши заявления, правильно?

— Ну, вообще-то правильно. Покойники не спорят…

— А вот и нет. Неправильно. Семья Мартина погибла двадцать восемь дней назад. Но вы знали Морин и до этого. Месяц назад она написала театральному агенту и послала ему две ваших пьесы.

Рэнди заметно побледнел.

— Она надеялась, что сможет сделать вам сюрприз и сообщить добрую весть о ваших пьесах, если их примут. Это было бы и впрямь приятно, правда, Рэнди?

— Слушайте, Стив, давайте не будем городить огород. Может быть, мы с Морин познакомились не две недели назад, а раньше. Может, я просто так брякнул про эти две недели…

— Потому что не хотели, чтобы кто-то узнал о том, что вы были знакомы с ней до гибели семьи Мартина. Зачем ещё вам лгать? Вы знали о несчастье, стоившем жизни женщине и маленькому ребенку. А значит, были на месте происшествия. Вы эгоист, Рэнди, и поэтому придумали грандиозную ложь. Великую ложь. И все прошло прекрасно. Зато на мелкой лжи вы попались.

Лицо Рэнди сделалось пепельно-серым. Я видел, как он лихорадочно придумывает отговорки и ищет выход.

— Женщина с ребенком на руках была сбита без пяти девять вечера, продолжал я. — Вскоре после того, как большинство людей заканчивает ужинать. Ведь вы возвращались с ужина, верно, Рэнди? И ехали через Западную сторону домой. Я знаю, какие рестораны предпочитала Морин, и мог бы показать вас их владельцам. Вас и фотографию Морин. Они припомнили бы ваши усики и бородку на детском личике. Но я не хочу терять время.

— Терять время? О чем это вы, Стив?

— Я и так убежден, что Морин убили вы и что все произошло именно так, как я описал. Грязь Тиммонс-стрит пропиталась её кровью, Рэнди. Вам не следовало делать то, что вы сделали. Это была величайшая глупость.

Рэнди попятился прочь. Его лицо покрылось испариной.

— Я готов дать вам немного времени, если вы хотите во всем признаться, — добавил я.

— Можно мне взять банку пива?

— Валяйте.

Я вошел следом за ним на кухню. Рэнди открыл жестянку с пивом и одним глотком ополовинил её.

— Они вас арестуют, Стив, — сказал он. — Если вы устроите самосуд в духе Мартина…

— Вам ли меня стращать?! — заорал я.

Рэнди выронил банку, и пена хлынула на пол. Он уперся ладонями в край кухонного стола, ища опоры.

— Вы не посмеете! Вспомните, что вы сами говорили о добре и справедливости, Стив! Ведь вы тоже добрый человек. И не поступите наперекор вашему чувству справедливости.

— Как раз это чувство и требует, чтобы я поступил именно так.

Рэнди разревелся. На сей раз по-настоящему. Теперь он не лицедействовал, как в тот день, когда мы с Рейнолдсом сообщили ему о гибели Морин.

Он плакал от ярости, отчаяния и бессилия. И кричал сквозь слезы:

— Она относилась ко мне как к ребенку! Маленькому братишке! Тем вечером после ужина Морин читала мне назидания. Мол, я ещё молод, и не надо торопиться. Устройся куда-нибудь на полставки и работай. Я рассмеялся ей в лицо, и Морин рассердилась. Она свернула на Западную сторону и, глядя на меня, что-то говорила. И тут вдруг откуда ни возьмись на середине мостовой появилась женщина с ребенком. Морин уже никак не успевала остановиться. Женщина не смотрела по сторонам, она улыбалась и махала рукой мужу, который стоял у бакалейной лавки. А когда все же заметила машину, то потеряла голову от страха и отскочила не в ту сторону. Туда же, куда свернула Морин.

Удар был очень тихий, не громче, чем если бы кто-то швырнул в решетку радиатора перезрелой дыней. Морин убрала ногу с акселератора, и тогда я сам вдавил педаль в пол и заорал, что надо удирать. Морин повиновалась мне совершенно бессознательно.