Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок

— Тогда — в наш лагерь. Ты сможешь его найти?

— А нужно ли нам искать его? — не двинувшись с места, спросил он. — Рамбай чужой там. Не лучше ли уединиться в чаще, оборудовать гнездо и отложить там тысячу личинок? Мы воспитаем новое племя — сильное, как я, и умное, как ты, о узор моих крыльев, Ливьен.

«Ну что за олух! Впасть в лирику в такой неподходящий момент!»

— Скажи, возлюбленная жена моя, — продолжал он, — с именем, певучим, как голос ручья. Скажи мне, Ливьен, не зачала ли ты еще?

— Я так быстро определять не умею! — огрызнулась она. Но тут же прикусила язык. Потому что Рамбай, разочарованно подняв брови, заметил:

— Да? А самки ураний — умеют…

— Ладно, научусь, — махнула она рукой. — Летим к нам. Я обещаю, тебя примут. — Она была далеко не уверена в своих словах, но необходимость заставляла хитрить. В конце концов, пока они летят, она что-нибудь придумает. — Главное найти дорогу.

— Нет такой дороги, которую не нашел бы следопыт Рамбай, — заявил он.

— Тогда — в путь.

И они вылетели навстречу солнцу.

4

Белая, белая, белая смерть,

Пух — невесомей, чем сны.

Как-то Охотник решил посмотреть:

Мифы Пещеры — верны?

И он долетел. Но прежде — ослеп.

А убил его свет луны.

«Книга стабильности» махаон, т. III, песнь X; мнемотека верхнего яруса.

— Ты уверен, что мы движемся ТУДА? — спросила Ливьен минут через двадцать полета.

— А ты уверена, что нам нужно ТУДА?

— Да. — Ливьен едва сдержала раздражение.

Рамбай покосился на нее. Вид у него был слегка виноватый.

— Тогда так, — сказал он и под прямым углом повернул направо.

Ливьен принялась про себя ругать его самыми грязными словами, какие только знала в языках маака и махаон. (Кроме этих ругательств на языке противника она не знала больше ни единого слова.)

Через некоторое время Рамбай вновь резко повернул направо.

— Стоп, — скомандовала Ливьен. Но он продолжал лететь, словно и не слыша ее.

Ливьен отстала и опустилась на свисавшую с дерева петлю лианы.

Пролетев метров пятнадцать в одиночестве, Рамбай заложил вираж и, вернувшись, сел рядом, демонстративно не глядя в ее сторону.

С минуту они молчали. Самец не выдержал первым:

— Жена не должна перечить мужу, — заявил он.

— Это у вас. А у нас муж не должен перечить жене.

— Нас соединил закон НАШЕГО племени, — напомнил он.

— Твое племя нас выгнало, и мы летим в мое, — парировала Ливьен.

— Рамбай не станет рабом самки! Запомни это! — в сердцах он ударил кулаком по лиане, и Ливьен чуть не свалилась с нее. Это ее окончательно взбесило. Вот и началась счастливая семейная жизнь.

— Никчемный дикарь! — заорала она. — Ты — маака, понимаешь, маака! Ты летишь ДОМОЙ и боишься признать это! Морочишь мне голову, рыскаешь туда и обратно! Но если ты не приведешь меня в лагерь, я улечу одна. Понял?! Трус проклятый.

Он, наконец, обернулся к ней. Его лицо, казалось, окаменело:

— Я ничего не боюсь. Но я не умею искать при свете. Днем я плохо вижу и почти не чувствую запахов.

И отвернулся снова.

Лишь теперь Ливьен вспомнила, что урании — бабочки ночные. Хотя Рамбай и маака, но он всю жизнь прожил в режиме ураний, и, по-видимому, его органы чувств адаптировались…

— Что ж ты не сказал сразу? — смягчилась она. — Давай, найдем место, где мы сможем переждать день, а с заходом солнца двинемся дальше. Отдохни.

Рамбай мрачно покосился на нее:

— Ты мне разрешаешь?.. — в его голосе слышались язвительные нотки.

«Ну, надо же, — изумилась Ливьен, — мы еще и чувство юмора имеем…»

— О, мой повелитель, — отозвалась она смиренно, — разве я могу разрешать или не разрешать тебе? Я пекусь единственно о твоем благе, и мне кажется, тебе было бы полезно немного поспать.

Рамбай озадаченно помолчал. Лицо его отчетливо отражало напряженную работу мысли.

— Ладно, — прекратил он тщетные попытки разобраться в значении ее интонаций. — Я тут приметил одно подходящее дупло. — Он помедлил, испытующе глянул ей в лицо, и, не удержавшись, добавил: — Рамбай наблюдательный.

— Самый наблюдательный, — поправила Ливьен.

Он неопределенно подвигал бровями, но пикировку решил не продолжать и соскользнул с лианы. Только по нервной, дерганой манере полета можно было догадаться, как он зол. Ливьен с трудом поспевала за ним.

Минут через десять они устраивались на отдых в маленьком, но вполне приемлемом дупле.

Рамбай улегся молча и моментально уснул. Ливьен же снова не спалось. Вечно мучившие вопросы опять навалились на нее, и к ним прибавилось несколько новых.

Например, почему племя ураний изгнало Рамбая, отпустив с ним и ее, в то время, как по логике межвидовой борьбы их следовало убить? Горожане маака обязательно поступили бы с парочкой попавших к ним дикарей именно так, предварительно, конечно же, проведя следствие, дознание, суд, красиво все обставив и убедив себя в том, что поступают единственно верным способом… Так кто же тогда большие дикари?