Цветы на нашем пепле

Где жизнь, там и смерть. Охотник постиг:

Тень – только там, где свет…

Вся наша жизнь – это солнца блик,

Жизнь камня – застывший бег.

Ты моргнула. На это ушел лишь миг.

Камень моргает век.

«Книга стабильности» махаон, том X, песнь V; мнемотека верхнего яруса.

Выяснилось, что Пещера имеет пять запасных, снабженных шлюзами, выходов, расположенных значительно ниже того, через который путники сюда проникли. По проекту именно через эти тоннели должны были выйти наружу дети возрожденных бескрылых. Но или время, или некий катаклизм привели к глобальным геологическим смещениям, и нижние коридоры были похоронены под многотонными гранитными массами.

Всюду путники, пытаясь пройти этими коридорами, натыкались на каменные стены. Лишь один из коридоров, который, возможно, и остался неповрежденным, они не смогли пройти до конца. Сейна, Рамбай и Ливьен, занимающиеся разведкой в то время, пока Лабастьер и Дент-Байан общались с «тенью Роберта Страйка» наткнулись в этом запасном выходе на новую опасность.

Это были отвратительного вида существа, примерно одного с бабочками размера, снабженные сильными перепончатыми крыльями. Ни о чем подобном Ливьен доселе не слышала. Похоже, это были не птицы, а какие-то «научившиеся летать» грызуны. Однако путникам было не до восхищения или удивления. С мерзким писком эти твари набросились на них, и только треск и пули искровиков дали им возможность без потерь вернуться восвояси.

Чем эти летучие звери питаются тут? Как ориентируются в кромешной тьме? Сейчас бабочкам было не до выяснения этих вопросов. Единственным итогом опасной и неожиданной встречи стало лишь то, что путники уяснили: возвращаться им предстоит тем же трудным путем, которым они пришли сюда. Нашли они и коммуникационную трубу, через которую сюда пробрался Первый, но она была слишком узка.

Но как бы то ни было, возвращаться всегда легче, чем двигаться вперед. И спускаться – проще, чем подниматься. Эта мысль обнадеживала.

…И действительно, обратный путь оказался быстрее, хотя на самой верхней ступени путники и были вновь вынуждены тащиться пешком, волоча Лабастьера по снегу.

После многодневного пребывания в темноте, дневной свет и белизна снежного покрова показались им нестерпимо яркими. На этот раз, наученные опытом, путники сразу же воспользовались повязками, поочередно оставляя зрячим поводырем то одного, то другого.

Равнина шла под уклон, и становилось теплее. Но когда они уже почти добрались до обрывистого края, Сейна, то и дело озабоченно прикладывающаяся к надлобью думателя, упала на колени и зарыдала:

– Он умирает! Умирает! Нам уже не спасти его!

Ливьен встряхнула ее за плечи. Обмороженные потрескавшиеся губы почти не слушались ее:

– Прекрати истерику. Еще сотня шагов, а там – вниз. Мы отогреем и накормим его.

Сейна поднялась и молча, стиснув зубы, ухватилась за лямку.

Достигнув обрыва, они расправили крылья и полетели. Это был опасный полет. Почти падение. Разреженный воздух не желал удерживать на себе такой вес.

Но они не разбились. И вскоре достигли того места, где был спрятан Первый. Только тут позволили себе отдохнуть. Да и то – лишь после того, как, оставив Сейну с думателем ожидать себя возле холмика куколки, остальные трое налегке слетали еще на ступень вниз и вернулись с пищей.

Оказалось, они подгадали как раз вовремя: появись они тут на день позже, Первый вышел бы на свет без них. Не успели они покормить Лабастьера, как вершина холмика зашевелилась, треснула, и покрытая прозрачной слизью новорожденная бабочка выползла из образовавшегося отверстия.

Ливьен залюбовалась на свое чадо. Молодой самец был очень похож на Рамбая, но изящнее, без приобретенной отцом в джунглях дикарской угловатости.

Прежде всего Первый накинулся на еду. Не прошло и получаса, как от припасов не осталось ни крошки.

Тем временем к Ливьен, глядя на неё сухими, но ставшими от горя бездонными глазами, подошла Сейна:

– Лабастьер умрет. Сейчас он сам сказал мне это. Он всегда безошибочно определяет свое состояние… Он умрет. И он просит разрешения передать свои знания твоему сыну, ведь он телепат. Лабастьер говорит, что сейчас, в первые дни жизни, твой сын способен усвоить все.

– Неужели мы ничего не можем сделать?!

Сейна только горестно покачала головой.

С той же ненасытностью, с какой Первый поглощал непрерывно добываемую Рамбаем и Ливьен пищу, усваивал он и знания, которыми думатель пичкал его через Дент-Байана. Ливьен забеспокоилась, не повредит ли ее сыну такая лавина информации, но Сейна, спросив об этом Лабастьера, тут же передала его ответ: «Не повредит. Гордись, самка: ты стала матерью первого крылатого думателя».

Ливьен не сразу осознала смысл этой фразы, а когда поняла, испугалась снова.