Цветы на подоконнике

В комнате моей живет сверчок.
Как сюда попал он, я не знаю,
Очевидно, тут его шесток.
Я теперь камин не зажигаю,

Не включаю больше пылесос,

Осторожна я и с пыльной тряпкой, —
Всё боюсь, что (жалко, ведь, до слез!)
Оторву ему случайно лапку.

Прячется ли он из-за гардин?

Или в гардеробе, где-то, с краю?..
Иль облюбовал себе камин?..
Где-то тут, а где — не отгадаю.

Я — бессонная, из ночи в ночь

Всё лежу впотьмах и ожидаю.
Вдруг он: тррр… И мне хоть и не в мочь,
Всё же я, сквозь слёзы, улыбаюсь.

Что там в сердце боль, иль перебой,

Или хворость черная другая?..
Мой сверчок запел и, — как рукой! —
Всё мне снимут песни краснобая.

Иногда, не удержусь, вздохну,

Небылицам за-полночь внимая, —
Замолчит. От зеркала к окну —
Прыг!.. И сразу снова запевает.

Всё равно мне — быль или не быль, —

Пусть себе живет и распевает.
А уж сор!.. А, по углам-то пыль!
Накопилась!.. Прямо, вековая!

Птица

Всё спрашивает из-под стрехи птица:
«О-би-дел?» и опять: «О-би-дел?» Ах!..
Я, утирая мокрые ресницы,
Смеюсь до слез, держа письмо в руках.

Внизу, в сердитом шуме океана,

Носились чайки в радужной пыли
И старый парусник качался пьяно,
Стремясь уйти подальше от земли.

А я пишу стихи, смотрю на море…

…Но почему такая боль в груди?
Вздыхают пальмы. Ветер бьется в шторе.
Как мог ты просто написать «не жди»!

Ах, эта птица!.. Без конца, без края, —

Три ноты. Так с утра, как завела.
А где-то во дворе, как ведьма злая
Визжит центрифугальная пила.

Три ноты — визг. Три ноты — визг. О, Боже!..

…И объяснениям моим простым
Поверить он не хочет. Иль не может?..
И я курю, курю, глотая дым.

А день туманится. Нависли тучи.

И всё пытает птица, как палач:
«О-би-дел?»… Да! Обидел… и замучил…
И теплым, частым ливнем хлынул плач.

«Струились, фимиамом, кипарисы…»

Струились, фимиамом, кипарисы.
Луч солнца радуги в воде купал.
Клочки письма, как корабли Улисса,
Обходят, медля, баррикады скал.

Мальчишка, с привязными плавниками,

Шныряет, как акула, под водой
И сонных рыб, с янтарными глазами,
Зазубренной пронзает острогой.

Нет. Лучше, снова повернувшись набок,

Смотреть — тихохонько, чтоб не спугнуть,
На несуразного малютку-краба,
К соседней луже выбравшего путь.

Две чайки, лакомясь морской капустой,

Взлетали перед каждою волной.
Чернели пятна водорослей густо
И, оглушающе, гудел прибой.

Полоски ветра на воде, — сиренью.

На облаках жемчужная кайма …
…И я, пером, пускаю по теченью
Клочок последний твоего письма.

«Синеет, сновиденьем райским…»

Вере и Борису Д.