Цветы осени

Это действительно Пьер. Он извиняется, просит прощения за то, что побеспокоил. Да никоим образом! У меня не было никаких важных дел.

Ах да… Работа в саду, но это скорее епархия Луи, у меня только «совещательный голос». Сегодня после обеда? Жюльетта размышляет, прикидывает. Глажка, Анна, овощи для супа — у нее полно работы. Вот именно, полно работы! Договорились. Я буду после трех.

Она вещает трубку, щеки горят румянцем. Они не виделись с той встречи на кладбище, со свидания в баре, где он сказал ей про глаза, но она не переставала о нем думать. И даже позволила себе помечтать: оба они снова молоды и на сей раз не упустят свой шанс. Много лет назад он предложил поехать в Венецию, она ответила, что прежде следует пожениться. Он обозвал ее холодной и расчетливой бакалейщицей, готовой торговаться за свою девственность, чтобы уступить самому щедрому, она обвинила его в том, что он хочет воспользоваться ее невинностью и обмануть. Они расстались и не возненавидели друг друга только благодаря вмешательству матерей. Он уехал. Ее попытка присоединиться к нему окончилась крахом.

А если бы он сейчас предложил уехать в Венецию? У меня больше нет времени откладывать счастье на завтра. Несчастная безумица! Радуйся, что он соблаговолил хотя бы взглянуть на руины твоей молодости. Не заноситься б мечтах слишком высоко, чтобы никогда больше не разочаровываться.

Анна хрипит, уставившись в потолок. Уже два дня ей трудно дышать. Жюльетта усаживает ее, целует вялое, как у всех тяжелобольных, личико. Тельце у ее внучки тщедушное, но она умеет прижиматься к Жюльетте, дарить и требовать взамен благодатное для обеих тепло. Анна, крошка моя ненаглядная. Голова девочки на груди Жюльетты делается тяжелой, как чугунное ядро, шар из плоти, волнения, вины, маленький череп — убийца надежд и мечтаний.

Я встретила былого возлюбленного, шепчет Жюльетта на ухо внучке. Даже врач не берется точно сказать, что именно понимает в этой жизни девочка, но Жюльетте так хочется выговориться, что ей довольно и такой молчаливой собеседницы. Я была в твоем возрасте, когда он впервые удостоил меня взглядом. Когда-то мне было столько же, сколько тебе сейчас, добавляет она почти неслышно. Но я очень надеюсь, что до моих лет ты не доживешь. Анна закашливается, ее тошнит на старую юбку Жюльетты. Ну вот, теперь не нужно искать предлог, чтобы переодеться перед свиданием.

Единственный ее мало-мальски приличный наряд — костюм цвета морской волны, который она надевает на свадьбы и похороны, других развлечений на острове не бывает. Жюльетта забирает тусклые волосы в пучок, подкрашивает губы старой помадой — вид хоть куда. Жаль только, что руки у нее в таком ужасном состоянии, хотя, если за ними немного поухаживать, положение можно спасти. Она смотрится в зеркало, ища в нем воспоминание о Жюжю, теребит пальцами листок, исписанный наклонным почерком Жюжю, словами Жюжю. Словами, полными горечи после отказа, словами сожаления об упущенном шансе, словами прощания в Венеции. У меня будет тысяча других возможностей, я ведь так молода! Свадебное путешествие? Я буду великолепна в новых нарядах, мы приедем Восточным экспрессом. Мы возьмем номер с видом на Большой канал и будем засыпать в объятиях друг друга под пение гондольеров.

Я все еще жду его, моего свадебного путешествия! Я никогда не считала те пять дней, что мы с Луи провели в палатке под дождем, медовым месяцем. Да и были мы в Кибероне, а это почти что дома.

Идет дождь. Вот и хорошо — никто не увидит, что я вырядилась в праздничную одежду. Луи ничего не замечает. Он давно перестал на меня смотреть, не видит ничего и сегодня.

Без четверти три Жюльетта покидает свой дом. Она знает, что времени у нее вагон, и всетаки надеется, что, выйдя заранее, сократит эти пятнадцать минут до мгновения.

На улицах пусто. Да что это со мной, с чего мне бояться встреч с людьми? Я не делаю ничего плохого. Простой визит вежливости к старому знакомому.

Добравшись до улицы, где живет Пьер, Жюльетта замедляет шаг, только что на месте не топчется. На часах без пяти три, прийти заранее означало бы выдать свое нетерпение.

* * *

Я поклялась никогда не возвращаться в этот дом. Боже, сколько лет прошло… Никогда не говори «никогда». Смятый листок в кармане юбки напоминает об испытанном когда-то чувстве жгучего стыда. Возможно, я сумела бы забыть, не будь у меня этой мании все записывать, как будто моя жизнь способна хоть кого-нибудь заинтересовать. Кому они нужны, все эти свидетельства и признания? Уж точно не жалкой старухе, которой я стала. Что толку добавлять к заботам сожаления о прошлом.

* * *