Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Что касается КГБ, то 13‐й отдел 5‐го управления КГБ СССР, с которым я действительно сотрудничал, больше занимался структурированием досуга молодежи и информационным обеспечением партии, чем запретами. Даже напротив, как мне известно, он всегда выступал против так называемых «перегибов на местах». <…> Меня посылали в командировки, как сейчас сказали бы, под прикрытием, чтобы получить отчеты, по форме больше напоминающие экспертизы-рекомендации, которые я всегда делал, как правило, положительными. Сразу приходят на память Апт-арт, Новые Композиторы, Курехин, Новиков. Часть этих материалов я параллельно использовал в «Сморчке» и особо не стеснялся этого[276].

То, что во второй половине 1980‐х годов один и тот же материал оказался и в подпольном самиздате, и на столе у кагэбэшников, говорит о том, как глубоко переплелись два мира: официальный, обеспечивавший советский правопорядок, и неофициальный, культурно-оппозиционный. В начале 1970‐х было не так. Как ни странно, в каком-то смысле 1970‐е были более простым временем, когда границы между госбезопасностью и андеграундом были четко очерчены и соблюдались, даже если это означало более откровенную вражду между ними. Вася Лонг, который в конце концов тоже стал работать в мире рок-музыки в качестве администратора группы «ДК», также наблюдал эволюцию в работе органов госбезопасности:

Они [КГБ] профессионалы, они свою работу делают. Я как-то с гэбэшниками… Ну, в 70‐е, естественно, война, андеграунд, партизанская война, а в 80-е — я же говорил, что первый директор Рок-лаборатории за первый фестиваль звездочку получил очередную. Питерский рок-клуб — это генерал Калугин. То есть это все был перестроечный сценарий, ими отрабатывался[277].