Цветы, пробившие асфальт. Путешествие в Советскую Хиппляндию

Возвращаясь к Солнцу и его посреднической роли в качестве связующего звена между двумя фронтами: нет и не будет однозначного ответа о его причастности к КГБ, пока Лубянка не откроет свои архивы. Как вспоминает Вася Лонг, во время его взаимодействия с КГБ в конце 1980-х осведомленные люди рассказывали ему, как они часами продумывали сценарий ловушки, в которую попал Солнце со своей демонстрацией. В то время основное внимание уделялось разрушению движения хиппи. Это также вполне могло означать уничтожение личности человека: уничтожим лидера – уничтожим само движение. Я думаю, что не было никакой необходимости вовлекать Солнце в организацию демонстрации. Все записи в его тетрадках говорят о том, что он стремился выполнить то, что он понимал как свой общественный долг. КГБ оставалось только использовать его энтузиазм. Это не исключает того, что его действительно шантажировали и требовали от него поставлять информацию – до или после демонстрации. Он был вовлечен в большое количество незаконных вещей, что сделало его отличной мишенью для шантажа – как и многих других хиппи. Ходят разного рода упорные разговоры, что осведомителями были и другие известные личности: например, загадочный и сумасбродный Красноштан, а также хиппи по кличке Доктор и многие другие, чьи имена регулярно и независимо друг от друга появляются на сетевых площадках во время хипповских обсуждений сотрудничества с органами госбезопасности278. К тому же у Солнца (как и у Красноштана с Доктором) не было надежной семейной защиты: его отец – армейский полковник в отставке, служивший в разных точках исключительно на периферии. По сравнению со многими своими друзьями и приятелями Солнце был беззащитен перед КГБ. (Стоит вспомнить о том, насколько иначе сложилась судьба Саши Пеннанена и Светы Марковой, высланных из страны в 1974 году. Кураторы из КГБ сказали, что им очень повезло, потому что кто-то на Лубянке помог устроить их отъезд279.) Также очень маловероятно, что Солнце стал «оперативным источником» в те ранние годы. Напротив, он слишком часто и надолго попадал в психиатрические больницы, чтобы вести полноценное сотрудничество с органами. Понимание того, что такой человек, как Солнце, мог бы быть полезен для советского режима – о чем Юра Бураков думал с самого начала, – укрепилось в мыслях сотрудников госбезопасности лишь в 1980-х. Но к тому времени Солнце стал уже законченным алкоголиком и точно не годился ни в «кураторы» или «эмиссары», ни тем более на какую-то более серьезную роль.

Сам Юра, однако, после демонстрации и последующих арестов много размышлял о том, что может случиться, если кто-то попадает в лапы КГБ. Для одного молодого хиппи по кличке Гарри это закончилось трагическим образом:

Тюремное заключение грозило не только ему [Юра опять использует альтер эго в своем рассказе. – Ю. Ф.], а и еще нескольким его друзьям, кого они посчитали организаторами. Отчаявшись, некоторые вскрыли себе вены. Их удалось спасти. Но все таки случилось непоправимое. А непоправимое в жизни может быть только смерть. Один из его друзей, отличный музыкант, вскрыл себе вену и выбросился в окно. Смерть наступила через 40 минут. Отчаявшись, он не нашел себе другого выхода и выбрал смерть. Это был страшный удар для всех знавших его. Все длинноволосые были в трауре. Замкнутые, немногословные они бродили по улицам собирая деньги на похороны у всех знакомых и знавших его людей. Все отдавали последнее, кто сколько мог, не задавая лишних вопросов. Тучи сгущались и казалось вот-вот разрозиться гроза280.

Александр Ильин-Томич тоже вспоминает и этого молодого человека, и сам инцидент, но добавляет примечательную деталь, о которой Солнце либо не знал, либо не хотел упоминать: