Цветы прорастают сквозь кости (СИ)

И когда два году спустя я увидела тело Тараса в репортаже из Харькова, то ощутила, как что-то умирает во мне самой. Разумеется, его взгляды, его жизнь, его борьба -- это объективный тупик, разумеется, все так и должно было закончиться. И часто законы исторического развития заставляют стрелять в бывших друзей. Но будь проклят тот, кому это может доставить радость.

-- ...И, значит, вы считаете, что для коммунистки и милиционерки нормально воевать в армии буржуазного государства в качестве добровольца? -- продолжался тем временем допрос.

-- Товарищ Мельников! -- не выдержала женщина в камуфляже. -- Совет Коммун и партия никогда не осуждали добровольцев из "украинского батальона".

-- Это -- да, -- согласился бывший сталинист. -- А как, интересно, в партии должны относиться к тем, кто путался с бандеровскими террористами и подпевал бандеровским гимнам?

Тут он явно перегнул. Женщина издала возмущенное восклицание, даже председатель соизволил повернуть голову в сторону Мельникова и несколько нахмуриться. Я же вдруг невыносимо реалистично представила себе, как подхожу к столу, беру ублюдка за волосы и изо всех сил ударяю лицом о столешницу. Потом вытаскиваю его, обмякшего, из-за стола, и начинаю методично избивать, ломая коленом нос, лицевые кости, выбивая зубы и глаза, превращая морду в кровавое месиво... Это в КОРДе сурово преследовались попытки физического воздействия на подозреваемых, а я-то теперь частное лицо, мне все можно.

К столу я и в самом деле подошла, но обошлось все-таки без пролития крови.

-- Послушай, ты, мразь, говноед, сталинская портянка. Те люди, перед кем я должна отвечать за свои ошибки, лежат под Воронежем, под Каменском, под Ростовом. С тобой, скотина, не то что разговаривать -- тебе в морду плюнуть значит себя не уважать. Партбилет хотите? -- тут я обратилась к комиссии в целом. -- Как это называется -- на стол? Берите, -- я бросила красную пластиковую карточку на красную же скатерть, развернулась и пошла к выходу.

-- Нет, Александр Дмитриевич, вы же видите? -- вслед мне раздался срывающийся на фальцет возмущенный голос Мельникова.

Дверью я хлопнула так, что та едва не слетела с петель.

-- Марьям! Стойте! Марьям! -- женщина в камуфляже догнала меня в коридоре. -- Так же нельзя!

Я остановилась.

-- А как можно? Скажите мне, товарищка комвзвода, что это было? Испытание смирения? Важный жизненный урок? Или то, о чем я подумала, -- плесень, которая жрет людей?

-- Смирнова. Меня зовут Юлия Смирнова. Вы же понимаете, что сейчас творится. Сотни трупов, деморализация, потрясение. Такие раны не лечатся за один день.

-- А я, вот я в чем персонально провинилась? И почему, если даже я где-то виновата, судить меня должно вот это дерьмо? Знаете, на что это похоже? Вы про Московские процессы читали? Вот, самое оно.

-- Послушайте, вы должны вернуться. Обещаю, я успокою Мельникова, только заберите обратно партбилет. Вы же воевали, вы знаете, чего такие вещи стоят!

Акцент у нее точно не местный. Но и не московский. Откуда же ты, интересно?

-- "Северная Коммуна"? -- назвала я самую знаменитую ленинградскую бригаду, указав на запястье Смирновой.

-- Что? -- не поняла та сначала, затем тепло улыбнулась, посчитав, что нащупала-таки со мной контакт. -- Нет, первый маркинский батальон. Маркинские мы. Рядом с вами, кстати, воевали, очень даже могли пересекаться...

-- Так вот, Юля, я самого начала поняла, что ты в этой компании одна нормальная. И знаешь что? Рано или поздно они тебя тоже сожрут. Потому что ты -- человек, а они -- плесень. Людям свойственно ошибаться, а вот плесень не ошибается никогда, потому у нее нет и не может быть своих убеждений.

-- Послушай, ну что ты все заладила -- ехал Сталин через Сталин? -- не выдержала Смирнова. -- Другие времена на дворе...

-- Вспомнишь мои слова как-нибудь на лесоповале, -- пообещала я, развернулась и пошла к выходу из здания, всем своим видом показывая, что больше остановить себя не позволю.

-- Что, неужели так легко во всем разувериться? -- неслось мне в спину. -- А если бы тебе и правда пальцы ломали в подвалах?

"Сожрут тебя, точно сожрут", -- думала я, выходя на улицу.