Цветы Сатаны

Давно уже Дебра не видела желтых кругов. Появление их она всегда воспринимала как угрозу — шестое чувство предсказывало опасность. Пока что эти световые круги еле обозначались в виде золотистых ореолов, рождавшихся тут и там на стеклянных поверхностях. Значит, непосредственной угрозы еще не было. И тем не менее этим не стоило пренебрегать, так как из предыдущего опыта она знала, что раз уж круги появились, жди беды. Маленький желтый сигнал вскоре начал разрастаться, дробиться, превращаться в мечущиеся светящиеся наплывы… Жадные завитки, сплетение желтых лиан, готовых схватить, обвиться, обмотаться вокруг нее, словно паутина вокруг мухи, железным обручем сжать грудь так, что нечем будет дышать.

Но откуда исходила опасность? От этого дома с мрачным прошлым? От кого-то из жителей деревни? От полиции, которая, должно быть, все еще разыскивала ее? От Роя Жордана? Этого Дебра не знала. Она просто всем нутром ощущала затаившуюся угрозу, подстерегавшую ее. Пара желтых жестоких глаз смотрела из бездонной пропасти ее страхов.

Погрузившись в тревожные размышления, молодая женщина мысленно перебрала знакомые лица, стараясь омолаживать их. Вопрос возраста казался ей самым важным. Она попыталась представить себе любовников Виолетты того времени. Полковнику, рано ушедшему в отставку, тогда должно было быть пятьдесят лет, что укладывалось в «разумные пределы», определенные Питером. Дебре легко было видеть его в роли любовника, поскольку он был мужчиной с характером, еще крепким. Фреду Аверилу тогда было лет тридцать, а профессору Симпсону около сорока… Время, должно быть, изменило этих двоих больше, так как они с трудом представлялись ей в объятиях пылкой красавицы Виолетты.

Имена, фамилии, лица, годы в веселом хороводе кружили в мозгу Дебры.

Виолетте, когда она погибла, было полных двадцать пять лет. Яну Гарднеру было столько же, примерно столько же было и Дорин Маршал, а также Питеру.

Дебра улыбнулась при мысли, что играет со временем, присвоив себе функции Великого Часовщика. Она постаралась представить Питера в двадцатипятилетнем возрасте и подумала, что было бы, если бы они встретились тогда. Нет, ничего бы не было — тогда ей было семь лет. Если бы прибавить еще десять, получилось бы семнадцать: возраст этой Кэтлин Маршал. А это уже кое-что значит… Но, подумав о дочери хозяйки москательного магазинчика, она сразу прогнала эту мысль.

Она вернулась к первоначальному варианту, попытавшись представить себе Питера двадцатипятилетним. Почему-то ей казалось, что он не очень изменился. Во время их первой встречи на этой самой веранде в нее будто ударила молния, называемая «любовью с первого взгляда», показалось, что перед ней возник очаровательный принц ее мечты: нет, не юноша, но уверенный в себе, знающий толк в жизни мужчина… Нет, решила Дебра, омолаживать его ни к чему.

В полдень она предложила Весту перекусить вместе с ней. Молодой человек засмущался, но принял предложение. За столом оба молчали. Наконец Дебра поинтересовалась, как продвигается работа. Он ответил, что не обнаружил нового источника. Что до остального, то он только что приступил к поискам. Ричард надеялся закончить их к концу дня.

Всякий раз, встречаясь взглядом с его глазами, Дебра чувствовала, что ее небольшая надежда тает, как снег под солнцем, и с большим облегчением встала из-за стола, когда окончилось это сидение тет-а-тет. Она еще немного побыла на веранде, потом погуляла в саду, набрала цветов для многочисленных ваз в комнате покойной. Несколько раз поднимаясь и спускаясь по лестнице, она спросила себя, увидит ли вновь когда-нибудь призрак Виолетты. При мысли об этом она улыбнулась, несомненно, приободренная дневным светом.

Дебра была счастлива, когда к пяти часам пополудни возвратился Питер. Они собрались пить чай на веранде. Вскоре пришел Ричард Вест. Его угрюмое лицо не предвещало ничего хорошего, а впрочем, оно редко было веселым.

Питер, бывший в хорошем расположении духа, пригласил его за стол и поинтересовался, какой тот вынес приговор.

Молодой искатель долго молчал, словно не решаясь заговорить, потом произнес:

— Поработал я добросовестно.

— Мы в этом ни секунды не сомневались!

— Я старался не принимать в расчет дурную репутацию этих мест.

— Знаете ли, Ричард, — добродушно заметил Питер, — мы и не ожидали чуда. Заяви вы нам, что наш дом — нечто вроде Олимпа, окруженного розовыми облаками и заселенного богами, вы бы подмочили свою репутацию, о которой отзываются весьма неплохо.

— Рад, что вы так все воспринимаете.

— Итак, слушаем вас, Ричард. Но предупреждаю: я могу переставлять свою кровать, даже поменять спальню, но ни за что не переселюсь на второй этаж, потому что мне будет неприятно, если придется, встав ночью, спускаться по лестнице.

Лицо искателя осветилось одной из его редких улыбок.