Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

– Вы ж хозяйка моя, матушка, – говорила старуха. – Как же я могу зазнаваться?!

– Ну, хватит болтать. Завтра утром приведи сестрице Второй служанку, слышишь?

Старуха заперла ворота, а женщины пошли домой.

Когда они приблизились к воротам, раздался крик тетушки Хань. Она жила рядом в пристройке. Муж ее, мусульманин Хань, нанялся к смотрителю казенных конюшен и был в отлучке. Тетушка Хань вышла с домашними развеяться. Когда же она вернулась навеселе, оказалось, что в дом забрались воры, украли у нее собаку и кое-что из вещей. Она уселась посреди улицы и начала спьяну осыпать бранью прохожих.

Женщины замедлили шаги.

– Ступай позови тетушку Хань, – обратилась Цзиньлянь к Лайаню. – Узнаем в чем дело.

– Что с тобой? – спросили они тетушку, которую вел слуга.

Тетушка Хань не спеша сложила руки и, отвесив всем поклоны, начала:

– Милостивейшие сударыни! Слушайте! В песне душу изолью. Спою вам на мотив «Резвится дитя»:

Чудный праздник блаженство дарит,

Новогодняя ночь, фонари…

Юйлоу и остальные, выслушав романс, достали кто серебра, кто фруктов и протянули тетушке Хань.

– Позовите зятя Чэня, – наказали они Лайаню. – Пусть доведет ее до дому.

Чэнь Цзинцзи тем временем заигрывал с Хуэйлянь и так увлекся, что не захотел ее покидать. Тогда Цзиньлянь велела Лайаню отвести тетушку, наказав ей:

– Приходи завтра утром. Белье мне постираешь. А я батюшке скажу. Он тебя в обиду не даст.

Тетушка Хань, рассыпаясь в благодарностях, ушла, а женщины направились к воротам. Тут им повстречалась жена Бэнь Дичуаня. На ней была красная кофта, темная атласная безрукавка и нежно-зеленая юбка, а на голове красовался расшитый золотом платок.

– Не откажите в любезности, сударыни, зайдите в холодную хижину на чашку чая, – улыбаясь и отвешивая поклоны, приглашала их жена Бэня.

– Премного благодарны за приглашение, но мы и так задержались у ворот, – отказывалась Юйлоу, – долго жалобы тетушки Хань выслушивали. А уж поздно. В следующий раз.

– Ну что вы! – упрашивала жена Бэня. – Надо мной смеяться будут. Скажут, и чашкой чая не угостила.

Наконец, ей удалось их зазвать. Перед входом у нее был сооружен алтарь с изображениями бодхисаттвы Гуаньинь и восьми преград [5], а рядом святого Гуаня [6]. Над дверью висел фонарь-снежинка, а в комнате на столе стояли два обтянутых шелком фонаря и новогодние фрукты. Вошедшие сели, и хозяйка позвала дочь Чжанъэр. Появилась четырнадцатилетняя девушка и, отвесив земной поклон, подала чай. Юйлоу и Цзиньлянь подарили ей по две веточки искусственных цветов, а Пинъэр – платок и цянь серебром на семечки. Обрадованная хозяйка на все лады благодарила за подарки и уговаривала посидеть, но Юйлоу, а за ней и остальные простились и пошли домой.

У ворот их встретил Лайсин.

– Батюшка возвратился? – спросила Цзиньлянь.

– Нет, еще не пришли, – ответил слуга.

Женщины остановились у ворот. Цзинцзи пустил на прощанье потешные огни – две огненных хризантемы, орхидею и золотую чару на серебряной подставке [7]. Женщины удалились в дальние покои.

Симэнь Цин вернулся в четвертую ночную стражу.

Да,

Хмельной не заметишь, как спустится тьма
И месяца серп заслонят терема.

Чэнь Цзинцзи не без умысла заигрывал на прогулке с Цзиньлянь и остальными женщинами, а потом перебрасывался шутками с Хуэйлянь. На другой день утром он в лавку не пошел, а направился прямо к Юэнян. Она отбыла в буддийский монастырь возжигать благовония, и Цзинцзи застал у нее лишь Цзяоэр и Цзиньлянь, занимавших тетушку У. После чаю стоял неубранный стол. Цзинцзи, поклонившись, сел.

– А ты, зятек, хорош, – обратилась к нему Цзиньлянь. – Попросили тетушку Хань проводить, а ты ни с места. Знай, с Хуэйлянь зубоскалит, язык чешет. Хорошо, слуга отвел. С чего это ты так разошелся? Вот придет матушка Старшая, я ей скажу.

– И вы еще меня упрекаете? – начал Цзинцзи. – Да у меня вчера и так поясница не разгибалась. То с вами гулял, то на Львиную да обратно. Посчитайте, сколько пришлось отшагать! Не хватало еще жену басурмана этого провожать. Слуга отвел и очень хорошо. Только прилег, уж рассветает. Едва встал.

Из монастыря возвратилась Юэнян, и Цзинцзи отвесил ей поклон.

– Что это вчера пьяная Хань так ругалась? – спросила Юэнян.

Цзинцзи рассказал, как к Хань забрались воры и украли собаку, как она села средь улицы, заголосила и принялась осыпать всех бранью.

– Утром у ней муж вернулся, – продолжал Цзинцзи. – Задал наверное, хорошую взбучку. Она до сих пор не встает.

– Хорошо, мы ее уговорили и домой отвели, – вставила Цзиньлянь, – а то посмотрел бы батюшка, какая она была.

Юйлоу, Пинъэр, дочь Симэня, а с ними и Цзинцзи пошли пить чай в покои Юэнян. Потом дочь Симэня ушла к себе и обрушилась на Цзинцзи:

– Чего это ты вдруг с Лайвановой женой зубоскалишь, а? Или тебе жить надоело, арестантское отродье? А вдруг отец узнает, ей-то ничего не будет, а тебе умереть спокойно не даст.