Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

Между тем хозяйка, увидев, что Симэнь разошелся не на шутку, опираясь на палку, не спеша, спокойно вышла и завела было с ним праздный разговор. Симэнь вскипел еще больше и, указывая на нее пальцем, разразился руганью.

О том же поется и в романсе на мотив «Благоуханьем полон двор»:

Ну, старуха, ну, подла,
Всех друзей перезабыла,
На певичек их сменила,
Меня лестью заманила,
Клеветою оплела,
Выудила очень ловко
Весь запас мой золотой.
Волк прикинулся овцой –
Я кляну твои уловки!
В лисьем логове живешь,
Где одна сплошная ложь!

– Послушайте меня, ваша милость, – отвечала Симэню хозяйка. – Если вы не приходите, я принимаю другого посетителя. Ведь мы гостями живем! Они нас кормят и одевают, от них и топливо, и рис. Так что напрасно вы тут громы и молнии мечете. Нас обвиняете, а сами посудите, что она – жена вам просватанная?

Симэнь Цина еще больше взорвало. Он уж было бросился на старуху с кулаками. Хорошо, его удалось кое-как удержать Ин Боцзюэ, Се Сида и Чжу Жиняню. После такого погрома Симэнь поклялся, что ноги его больше не будет в этом доме.

Шел снег, когда друзья покинули «Прекрасную весну».

Да,

Чем забавам предаваться среди тысячи цветов,
Предпочел домой вернуться и с женою лечь готов.
Хоть утехи с ней и пресны – нынче то же, что вчера, –
Цел зато кошель твой будет, хоть проспи там до утра.

Или:

В заведении веселом женщины отнюдь не ткут –
Красотой своей торгуют, тем плутовки и живут.
Им добра и снеди всякой хоть возами отгружай,
Чрево алчное, однако, им насытить не мечтай.

Или:

Кто заметит их притворство, лицемерие поймет?!
Усладит любому душу их речей цветистый мед.
Яд их дерзких пересудов в души многие проник,
Им в аду за пусторечье вырвут дерзкий их язык.

Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

У ЮЭНЯН ЗАВАРИВАЕТ ЧАЙ НА СНЕГОВОЙ ВОДЕ.

ИН БОЦЗЮЭ ВЫСТУПАЕТ В РОЛИ ХОДАТАЯ ЗА ПЕВИЦУ.

Ты страдаешь, – в ком сочувствие найдешь,

Если истину меняешь ты на ложь?

Там певичку дерзкой бранью наградишь,

Тут жене в глаза, пристыжен, не глядишь.

От изменчивости чувств душа пуста,

Так распалась глупо фениксов чета…

Если воду всей Реки Небесной слить,

То грехов твоих, пожалуй, и не смыть.

Так вот. Когда Симэнь Цин вернулся от Гуйцзе, шла первая ночная стража[1]. Слуга открыл ворота, и хозяин, спешившись, проследовал по нефритовому снежному ковру к малым воротам. Они оказались полуоткрыты, хотя во дворике царила полная тишина.

– Тут что-то не то… – подумал Симэнь и, прокравшись в ворота, притаился за белым экраном.

С крыльца спустилась Сяоюй и приготовила стол для благовоний. Надобно сказать, что с тех пор, как Симэнь отвернулся от У Юэнян и перестал с ней разговаривать, та три дня в месяц воздерживалась от скоромного, а каждый седьмой день возжигала благовония и молилась духам звезд Северного Ковша[2]. В ночных бдениях Юэнян молила Небо вразумить мужа, чтобы смягчилось к ней его сердце, чтобы занялся он семьей и обрел наследника, в чем она видела смысл всей своей жизни. Симэнь же об этом ничего не знал.

Горничная ушла, а немного погодя из спальни вышла разодетая Юэнян и воскурила благовония, а потом, положив земные поклоны, вознесла молитву:

– Я, урожденная У, сочеталась брачными узами с Симэнем. Не расстается мой муж с «окутанными дымкою цветами»[3], а посему, достигши средних лет, лишен наследника. Нас шестерых содержит он, но ни одна потомства не имеет. Кто ж будет поминать нас и убирать наши могилы? Денно и нощно я убиваюсь, боясь остаться без опоры. Тайком от мужа даю обет: каждую ночь буду я возносить молитвы Трем Светилам[4], просить спасти супруга моего, чтобы смягчилось его сердце, чтоб отказался он от излишеств, заботился о доме и семье, и чтобы мы, шесть жен его, скорее обрели потомство. Ведь в этом смысл всей жизни, моя заветная мечта.

Да,