Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

– В прошлом году, ваше сиятельство, вы были одни, теперь же с повышением вашего сиятельства к службе приступает и господин Хэ, так что расходы увеличиваются.

– Ну добавьте десять лянов, – согласился Симэнь, – Пусть будет тридцать лянов.

– Есть! – откликнулись приказные и хотели было удалиться, но их окликнул Симэнь.

– Да! А насчет срока вступления на пост вы у его сиятельства Хэ спросите.

– Его сиятельство решили восемнадцатого[10], – отвечали приказные.

– Вот и хорошо! Чтобы угощение было готово вовремя!

Приказные вернулись в управу и получили серебро на покупку съестного,.

Поздравить Симэня с повышением прибыл сват Цяо. Хозяин пригласил его к столу, но тот ограничился чаем и откланялся.

Симэнь пировал с сюцаем Вэнем и Боцзюэ, пока не зажгли огни. Проводив гостей, хозяин пошел на ночь в покои Юэнян, чем и кончился тот день.

А на другое утро Симэнь устроил угощение тысяцкому Хэ по случаю его приезда.

О возвращении Симэня прослышала и тетушка Вэнь, о чем сей же час передала Вану Третьему, и тот послал Симэню приглашение. Симэнь в ответ поздравил госпожу Линь с прошедшим днем рождения и поднес ей через Дайаня пару свиных ножек, пару свежих рыб, пару жаренных уток и жбан вина, за что Дайаня наградили тремя цянями серебра, но не о том пойдет речь.

В главной зале был накрыт стол. Ослепительно сверкали парчовые ширмы и мебель. Полы были устланы узорными коврами, на стенах красовались пейзажи знаменитых живописцев.

Первыми пожаловали шурин У Старший, Ин Боцзюэ и сюцай Вэнь. Симэнь угостил их чаем и послал слугу за тысяцким Хэ.

Немного погодя явились певцы и земными поклонами приветствовали хозяина и гостей.

– Брат, а почему ты Ли Мина не позвал? – спросил Боцзюэ.

– Сам он не идет, а я его звать не собираюсь, – отвечал Симэнь.

– Сердишься ты на них – только говорить не хочешь, – заметил Боцзюэ.

Тут явился Пинъань и поспешно протянул хозяину визитную карточку.

– Его сиятельство воевода Чжоу прибыли, – докладывал он. – У ворот спешились.

У Старший, Ин Боцзюэ и сюцай Вэнь удалились в западный флигель, а Симэнь вышел в парадном облачении в залу навстречу гостю. После взаимных приветствий Чжоу поздравил Симэня с повышением. Симэнь поблагодарил столичного воеводу за охрану и лошадей. Они заняли соответствующие места, и Чжоу Сю расспросил его об аудиенциях. Хозяин отвечал на его вопросы обстоятельно, ничего не упуская.

– Раз Лунси не приедет, значит пришлет посыльных, чтобы перевезти семью? – спросил Чжоу.

– Разумеется, – отвечал Симэнь. – Только в следующем месяце, не раньше. Господину Хэ пока придется пожить в управе. Потом он въедет в дом господина Ся. Это я устроил.

– Чудесно! – воскликнул Чжоу и, увидев накрытый стол, спросил: – Кого же вы принимаете?

– Да вот господина Хэ по случаю приезда на чарку вина пригласил, – пояснял Симэнь. – Неудобно, мы ведь сослуживцы …

Они выпили по чашке чаю, и Чжоу Сю стал откланиваться.

– Я вас, господа, как-нибудь со всем гарнизонным начальством поздравлю, – заключил он.

– Не извольте беспокоится! – заверял его Симэнь. – Я вам очень признателен за внимание.

Они обменялись поклонами, Чжоу Сю вскочил на коня и отбыл, а Симэнь, сняв с себя парадные одежды, вернулся к столу. Гости перешли в кабинет.

Тысяцкий Хэ прибыл только после полудня. Когда он обменялся с У Старшим и остальными приветствиями и любезностями, все сели. После чаю сняли парадные одежды.

Тысяцкий Хэ сразу понял, насколько богат Симэнь. Посреди залы в золотой жаровне горел фигурный уголь, были спущены занавеси. Гостей услаждали певцы.

Один аккомпанировал на серебряной цитре, другой – на нефритовой лире, третий – на лютне, а четвертый кастаньетами из слоновой кости отбивал такт. Стол ломился от яств, в нефритовых кубках искрилось лучшее вино. Казалось, весною веяло над пирующими, тепло и дружелюбие царило в зале.

Да,

Вино ароматное пенится,
кубки златые так сладки!
И пение цитры,
и звон кастаньет на мотив «Куропатки»!

Пировали до наступления первой ночной стражи. Тысяцкий Хэ отбыл в управу, откланялись шурин У Старший, Ин Боцзюэ и сюцай Вэнь. Симэнь отпустил певцов, распорядился, чтобы убрали посуду, а сам направился в спальню Цзиньлянь.

Цзиньлянь не пожалела румян, белил и пудры. Совершив омовение душистой водой и одевшись в новое платье, она ждала Симэня. Веселая и улыбающаяся, она бросилась ему навстречу, помогла раздеться и велела Чуньмэй скорее подавать чай. После чаю они легли. Пропитанная ароматами постель оказалась такой теплой, будто под парчовым пологом расцвела весна. Укрывшись одеялом, он с наслаждением прильнул к ней, припал к ее нежной груди. Ее уста источали запах гвоздики, в ее тугих локонах сверкали жемчужины.