Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

 Она – Индры могучий страх в чарующем обличье, демонов владыка Мара, изваянный из нежного нефрита; волк хищный иль шакал, наряженный в шелка. Под расшитым пологом она лобное место скрывает, слоновой кости кровать ее – тюремный каземат. Ее брови, ивы листки, острее кинжала; глаза ее, звезды, как стрелы разят; алые губы ее страшнее меча. Прекрасные уста точат благоуханье, но змеи и скорпиона яд сердце ее таит. Беды не миновать тому, кто с ней сойдется, исчезнет он, как песчинка в морской пучине, словно снега горсть, опущенная в кипяток. Были могучи некогда царства Цинь и Чу, Юэ и У, но даже и их она на гибель обрекла[8]. О, если б знали, сколь коварны эти чары! Всех перегубят, но спасеньем никто не озабочен.

Красотка молодая так нежна!..
Глупцов сражает как мечом она.
Хоть голова не покидает плеч,
Но впору молодцу в могилу лечь.

Тем и кончился тот вечер. А утром на другой день Симэнь встал, только хотел причесаться, но тут голова у него закружилась, и он повалился ничком. Хорошо, к нему вовремя поспела Чуньмэй, а то бы головой ударился и все лицо разбил. Поддерживая хозяина обеими руками, она кое-как усадила его в кресло. Пришел он в себя не сразу.

– Ослаб ты, должно быть, – говорила взволнованная Цзиньлянь. – Посиди! Да никуда уж не ходи. Может, дать чего поесть? – Она обернулась к Цюцзюй. – Ступай рисового отвару батюшке принеси.

Цюцзюй пошла на кухню в дальние покои.

– Рисовый отвар готов? – спросила она Сюээ. – Дело-то какое приключилось! Только батюшка встал, и тут же с ним обморок случился. За отваром прислали.

Тут служанку окликнула услыхавшая их разговор Юэнян. Хозяйка стала расспрашивать, что случилось, и Цюцзюй рассказала ей, как хозяин стал было причесываться и потерял сознание. Не услышь этого Юэнян, все бы шло своим чередом, а тут у нее чуть душа с телом не рассталась, невесть что рисовалось ей в воображении.

– Быстрее готовь отвар! – наказала она Сюээ, а сама бросилась в спальню Цзиньлянь.

Симэнь сидел в кресле.

– Отчего у тебя обморок? – спрашивала она.

– А я откуда знаю, – отвечал Симэнь. – Вот только что очнулся.

– Хорошо еще, мы с Чуньмэй вовремя поддержали, – вставила Цзиньлянь. – А то бы здорово себя разукрасил. Вон какой дядя!

– Небось, поздно вчера заявился, – говорила Юэнян. – Лишнего выпил, голова и отяжелела.

– Поздно явился, а где пировал, не знаю, – подтвердила Цзиньлянь.

– Они вчера с моим братом в лавке пировали, – объяснила Юэнян.

Немного погодя рисовый отвар был готов, и Сюээ велела Цюцзюй отнести его хозяину.

Симэнь съел половину и отставил чашку.

– Ну, как себя чувствуешь? – спросила Юэнян.

– Да ничего, – отвечал он. – Сильно ослаб, двигаться не могу.

– Ты уж в управу-то не ходи.

– Не пойду, – отвечал он. – Посижу немного, потом надо будет зятюшку попросить, чтобы приглашения написал. Нужно будет пятнадцатого угостить Чжоу Наньсюаня, Цзин Наньцзяна и Хэ Юншоу. А то жен приглашали…

– А лекарство еще не принимал? – спросила Юэнян. – Надо за молоком сходить. Переутомился ты за эти дни. Одни хлопоты чего стоят. – Юэнян обернулась к Чуньмэй. – Ступай к Жуи. Попроси, чтобы молока отцедила.

Чуньмэй принесла полную чашку молока. Симэнь принял лекарство, встал и направился в переднюю, к зятю. Его поддерживала Чуньмэй. Только они дошли до садовой калитки, как у Симэня опять потемнело в глазах. Он зашатался и, будучи не в состоянии удержаться на ногах, стал падать, но его удержала Чуньмэй.

– Отдохни-ка ты день-другой, вот что я тебе посоветую, говорила Юэнян. – А с приглашениями обожди. Не до пиров! Полежи пару деньков. И никуда не выходи. Тебе, может, чем полакомиться хочется? А то я горничным велю. Сейчас же приготовят.

– Ничего мне не хочется.

Юэнян воротилась в спальню Цзиньлянь, чтобы еще раз расспросить ее.

– Он вчера пьяный вернулся? – спрашивала она. – Может, еще с тобой добавил? Или с тобой чем занимался?

Цзиньлянь готова была в три глотки отрицать все, в чем ее подозревала Юэнян.