Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

– Я и сама не знаю, чем все время занималась, да только и без дела не сидела, — отвечала Сюэ. — Вон матушка Старшая успела в горной обители помолиться, а я и ее с опозданием навестила. Обиделась она на меня. У матушки Третьей побывала. Взяла она у меня два зимородковых цветка и ободок. Какая же она добрая! Тут же восемь цяней серебра и отвесила. Зато матушка Сюээ еще в восьмой луне две пары шелковых цветов взяла, два цяня серебра должна осталась. До сих пор не отдает. На жизнь, мол, не хватает. Ну и скупа! А вы-то, матушка, что же там не были?

– Плохо себя чувствую эти дни, — пояснила Цзиньлянь. — Никуда не выхожу.

Чуньмэй налила гостье чарку вина.

– Не успела придти, как вином угощают, — торопливо отвешивая поклон, проговорила Сюэ.

– Это чтоб тебе, мамаша, поскорее младенцем обзавестись, — заметила Цзиньлянь.

– Нет уж, мое время отошло. А вот невестка моя, Цзинь Старшая, недавно опять нас порадовала. Два месяца как родила. А вам, матушка, скучно небось, как не стало батюшки-то?

– Лучше не говори! — отозвалась Цзиньлянь. — Когда был жив сам, все шло как полагается, а теперь все нам одни мученья да страдания. Правду сказать, народу у нас много и языков не меньше. А как родился у Старшей сын, так она будто переродилась. На нас смотрит как на чужих. Мне и так-то нездоровится, а тут еще сплетни поползли. Вот и не хожу туда.

– Все наша Цюцзюй, рабское отродье, натворила! — вставила Чуньмэй. — Каких только небылиц на мою матушку не наговорила. И меня-то впутала. Вот смутьянка!

– Да ведь она ж всего-навсего служанка! — недоумевала Сюэ. — Как у нее наглости хватило так с хозяйкой обходиться, а? Знай сверчок свой шесток. Это еще что за выходки такие!

– Ступай погляди! — обратилась Цзиньлянь к Чуньмэй. — Не подслушивает ли и на этот раз рабское отродье?

– Она на кухне рис выбирает, худая бадья! — отвечала горничная. — Рабское отродье, мешок дырявый! Все из нее наружу вылезает.

– Пока нет посторонних, я вам, матушка, вот что хочу сказать, — начала тетушка Сюэ. — Был у меня вчера зятюшка Чэнь. Так, мол, и так. Она, говорит, негодяйка, языком своим все дело расстроила. Хозяйка его, зятюшку-то, не один раз отчитывала. Ворота и двери на запоре держит, за одеждой и лекарствами ходить не велит. Слуг посылает. Жену его в восточный флигель переселила, а та даже обед ему в лавку носить перестала. Проголодаюсь, говорит, к дяде Чжану обедать иду. На что ж это похоже! Слугам разрешено ходить, а зятю, выходит, нет доверия. Так с вами, матушка, никак и повидаться-то не может. Вот и попросил меня передать вам письмецо. Просил низко кланяться и не тосковать. Да и чего вам теперь, матушка, бояться, когда помер хозяин? Пора, небось, и о себе подумать. Надо случаем пользоваться, матушка, да себя показать. А то ведь что получается? Иной раз мы благовония зажечь боимся — дым, мол, пойдет. А другой пожар устроит, да ему с рук сойдет.

Тетушка Сюэ достала запечатанное послание Цзинцзи и вручила его Цзиньлянь. Та разорвала конверт, но вместо письма нашла романс на мотив «Туфелек алый узор»:

«Я варварами окружен,
Сгораю в их огне,
Под Голубым мостом[23]

сраженВолной, лежу на дне.
Молва вольна, как ветра шум —
Предвестница беды,
И, пусть я больше не грешу, —
Не сдуть ее следы.
Чем тайно умирать с тоски,
Открыто жить хочу,
Ведь ветры — злые языки
Всегда молотят чушь.

Милостивой государыне сестрице Шестой от Цзинцзи с нижайшим поклоном».

Цзиньлянь прочитала послание и спрятала его в рукав.

– Он ждет ответа, — сказала Сюэ. — Черкнули бы несколько слов, а то не поверит, что передала.

Цзиньлянь велела горничной угостить тетушку Сюэ вином, а сама удалилась в спальню. Наконец, она вынесла белый шелковый платок и золотое кольцо. На платке был написан романс. Он гласил:

Ради тебя
я в страхе жила,
Ради тебя
нарушен обет.
Мне без тебя
и жизнь не мила,
Мне без тебя
радости нет.
Из-за тебя
румяна в окно
Брошу, скорбя;
отвергну совет,
Губит меня
холопка давно,
Гибну, любя
от боли и бед.

Цзиньлянь аккуратно сложила платок и протянула его тетушке Сюэ.

– Передай от меня поклон и пусть крепится, — наказала она. — А к дяде Чжану ходить — только ему надоедать. Нас же будет винить. Скажет, у тестя, мол, торгует, а у меня обедает. Подумает, что у нас уж и накормить нечем. Пусть лучше, как проголодается, возьмет денег в лавке да купит себе. С приказчиком поест. Скажи ему, если он будет дуться и не показываться в доме, то решат, что боится и совесть нечиста.

– Все скажу, — пообещала Сюэ.

Цзиньлянь наградила ее пятью цянями серебра и проводила.

Тетушка Сюэ направилась прямо в лавку. Разыскав Цзинцзи, она отвела его в сторону и передала сложенный платок.