Цветы тянутся к солнцу

Совенок был обижен на Матали за то, что тот исчез, никому не сказав ни слова. Сейчас, встретив друга, он забыл об этой обиде, но другое чувство шевельнулось в его душе. «Вот повезло Матали, — подумал он, — раз к делу поставили, значит, он уже настоящий красноармеец, значит, и шинель ему дадут, и сапоги дадут, а может быть, и винтовку. Хорошо ему, у него отец жив, похлопотал за сына. Если бы мой папа был жив, и я бы теперь стал красноармейцем… А так мама не отпустит. Не мучиться же ей одной с братишками…»

И тут Гапсаттар вспомнил, зачем он пришел сюда, и разом и зависть и обиду заслонило чувство гордости. Он-то ведь тоже не без дела болтается по улицам. Он хоть и дома живет, а важное поручение дали ему, а не Матали!

Гапсаттар расстегнул бешмет и похлопал себя по груди.

— Видишь, — сказал он.

— Рубашку? Вижу. Ну и что?

— А ты пощупай, тогда поймешь, что.

— Бумага… — сказал Матали, потрогав рубашку друга. — Зачем ты бумагу-то под рубашку напихал?

— «Бумага», — повторил с презрением Совенок. — Много ты понимаешь! Не бумага это, а листовки. Понял?

— Какие листовки? — удивился Матали.

— «Какие, какие»! Большевистские. Дядя Исхак дал. Велел раздавать тут. Хочешь, вместе будем их раздавать?

— Давай! — обрадовался Матали.

Выбрав укромное местечко, Гапсаттар осторожно вытянул из-под рубашки часть листовок и отдал товарищу.

— Спрячь хорошенько, — сказал он, — и раздавай по одной. Да не всем подряд. Смотри, кому отдаешь. А если что, беги, да так, чтобы не поймали.

Те же самые слова говорил вчера дядя Исхак, когда объяснял ребятам, как раздавать листовки.

А на площади уже гудела толпа. Народ все подходил. Уже негде было встать человеку. Кое-кто забрался на заборы. В толпе повсюду виднелись дружинники с зелеными повязками на рукавах. Кругом площади бегали любопытные мальчишки, какие-то женщины обходили толпу стороной, прикрывая платками лица.

Матали и Гапсаттар, ловко ныряя в толпе, пробрались к середине площади. Вдруг Матали остановился и сказал:

— А вон мой папа.

Гапсаттар посмотрел туда, куда показал его друг, и увидел человека в старом, ободранном пальто. Прислонившись к забору, он курил и разговаривал с каким-то мужчиной.

— А почему же он не в шинели? — удивился Гапсаттар.

— Так сюда и пустят в шинели! На мосту же застава стоит. Не понимаешь, что ли?

— А-а, — сказал Гапсаттар и, вынув одну листовку из-под рубашки, стал выбирать, кому бы отдать ее. Наконец выбрав молодого, по-городскому одетого парня, он молча сунул листовку ему в руку и тут же скрылся в толпе.

Немножко страшно было делать это, но зато как приятно стало, когда, глядя издалека, Гапсаттар увидел, что парень сперва оглянулся по сторонам, стараясь понять, откуда у него в руке оказалась эта бумажка, потом заглянул в нее и с интересом начал читать.

И тут кто-то крепко схватил Гапсаттара за руку. Мальчик весь напрягся, готовый бежать сломя голову, но тут же услышал радостный голос Газизы.

— Ой, Совенок, — сказала она, — вот ты где! А это, смотри-ка, Матали! Ты-то откуда здесь взялся?

Переговариваясь на ходу, ребята передвигались по площади из конца в конец. То один, то другой совали листовки разным людям: и молодым, и старым, и мужчинам, и женщинам, — а сунув, издали смотрели на этих людей.

Одни тут же начинали про себя читать слова, напечатанные на серой бумажке шириной с ладонь. Другие читали вслух, и тогда вокруг них сразу же собирались внимательные слушатели. Третьи, заглянув в листок, тут же злобно рвали его в клочки; четвертые, сложив вчетверо, прятали листовки в шапки и в карманы…

А ребята тем временем делали свое дело. Скоро листовок у них почти не осталось, а зато во всех концах площади можно было увидеть людей с серыми бумажками в руках. Поручение дяди Исхака они выполнили быстро и благополучно.

К этому времени на середину площади прикатили здоровенную пивную бочку. На нее вскочил сын бая Гильметдина — Юсуф и, размахивая руками, стал громко говорить что-то.

Когда ветер распахивал полы его шинели, видно было, как сверкают его начищенные сапоги. Стройный, перетянутый ремнями, с наганом на поясе, с зеленой повязкой на рукаве, он красавцем казался среди этой серой толпы. Но ребятам больше нравились Саляхетдин в своем грязном пальто и его товарищ тоже в грязной поношенной шубе. Они уже понимали, что не одежда, а дела украшают человека.

А Юсуф все говорил. От напряжения его лицо покраснело, из-под фуражки выбились волосы, голос иногда срывался. Но он продолжал говорить, и ребята невольно прислушались к его словам.

— Братья мусульмане! — кричал он. — Перед лицом аллаха мы все равны. Мы, мусульмане, всегда жили дружно, всегда приходили на помощь друг другу. Теперь пришло время объединиться под нашим зеленым знаменем и встать на защиту наших общих интересов…

— Равны… — крикнул кто-то, — только на тебе сапоги блестят, а в моих дырки светятся!