Цветы в легендах и преданиях

1 Диодор Сицилийский (ок. 90 — 21 гг. до н.э.) — древнегреческий историк, автор «Исторической библиотеки».2 Нимфея голубая, которую называли также голубым (или нильским) лотосом.3 В популярной литературе нередко возникала путаница между настоящим лотосом и белой, голубой, иногда красной кувшинками, которые в народе также нередко назывались лотосом — нильским, голубым или красным. Они, так же как и настоящий лотос, играли немаловажную роль в религиозных культах, изображались на монетах, могильных плитах, на стенах гробниц. Но тем не менее эти виды нимфей — исконные уроженцы Африки, в то время как настоящий лотос, или нелюмбо, — является заносным из Индии. Произошло это в очень древнее время, в самые ранние периоды развития Египта, очевидно, через Аравию. (см. Клинген И.Н. «Среди патриархов земледелия народов Ближнего и Дальнего Востока (Египет, Индия, Цейлон, Китай)». М., 1960).4 Лотос орехоносный, ранее называвшийся л. священным. Сейчас этот род выделен из сем. кувшинковых в самостоятельное семейство лотосовых. — См. «Жизнь растений», т. 5 (1), М., 1980.5 В Астраханском заповеднике, основанном в 1919 году в приморской части дельты Волги (площадью свыше 60 га) ведутся научные работы по гидробиологии, в частности, изучается биология лотоса. Лотос встречается также на Дальнем Востоке, был высажен и размножается в дельте р. Кубани, культивируется и во многих других водоемах как декоративное растение.

Любимец Жан-Жака Руссо — барвинок

Путешествие Руссо с г-жей де Варан

Гадание при помощи барвинка

Влияние на ведьм

Беседа с богиней Флорой

Свадебный каравай

Вряд ли существует на свете другое растение, которое получило такую известность и пользовалось в свое время такой славой, как небольшой, скромный, синий, с твердыми, блестящими, как у брусники, листьями лесной моветон, носящий по-русски название «барвинок», а по-французски «la pervenche».

Чтобы сорвать этот цветок и полюбоваться им, в конце XVIII столетия отправлялись на опушки лесов и садов молодые и старые, горожане и горожанки, придворные кавалеры и дамы, высшие государственные сановники, министры и даже сами короли.

И все почему? Потому что это был любимый цветок Жан-Жака Руссо.

Бичевавший нещадно все человечество, ненавидевший в душе самых близких друзей и видевший всюду лишь преследовавших его врагов, гений этот становился мягкосердечным, становился ребенком, как скоро переносился в мир растений. Жизнь среди них, среди природы служила для него обновлением его измученных души и тела. Он видел в них то чистое, совершенное творение, каким оно вышло из рук Божьих, творение еще не испорченное, не искаженное прикосновением человека. Он успокаивался среди них душою.

Барвинок же сверх того был особенно ему дорог по воспоминаниям о счастливейших годах его юности, по воспоминаниям об утраченном счастье.

Еще юношей, почти мальчиком, Ж.-Ж. Руссо, обласканный и укрытый от преследовавших его швейцарских властей милой, сердечной г-жой де Варан, влюбился в нее по уши и, сделавшись впоследствии ее возлюбленным, считал это время счастливейшим в своей жизни.

И вот однажды, когда они путешествовали вместе из Шамбери в Ле-Шармет, при одном крутом подъеме в гору, желая дать отдохнуть своим носильщикам, госпожа Варан вышла из носилок1 и пошла рядом с ним пешком. Вдруг в кустах мелькнул какой-то синий цветок. Это был наш вечнозеленый барвинок. Госпожа де Варан подошла к нему поближе и, взглянув, воскликнула: «Ах! Да это барвинок в цвету!» Тогда Руссо едва обратил на это восклицание внимание и, увлеченный своим разговором, пошел далее.

Но момент этот, по-видимому, как это иногда бывает и со всяким из нас, глубоко запечатлелся в душе его, и когда много лет спустя, ботанизируя со своим другом Дюпейру на живописной горе близ Невшателя, в Швейцарии, он нечаянно наткнулся в кустах на этот цветок, то все счастливое прошлое вдруг воскресло перед ним, и он с восторгом воскликнул: «Ах! Да это барвинок!»

Этот крик радости вырвался у него, как он сам рассказывает, 18 лет спустя после того счастливого путешествия, о котором мы сейчас говорили, и вырвался с такой силой именно потому, что те минуты счастья, о которых он теперь вспоминал, были во всей его беспросветной жизни единственными, которые, по его словам, давали ему право говорить: «И я тоже жил!»

Все это Ж.-Ж. Руссо описал в своей «Исповеди», и когда эта знаменитая книга вышла из печати и в ней прочли трогательную историю его любви, то весь Париж устремился в знаменитый ботанический сад, где рос в обилии барвинок, чтобы полюбоваться этим голубым цветком Руссо.