Цветы в пустоте

Я знаю твоё желание. Но ты должен сказать его сам. Это – единственное условие. Ты должен сказать своё желание, и я исполню его для тебя, как исполню любую просьбу каждого, кто ко мне обратится."

"Какая плата? Я готов на всё…"

Ему кажется, что Сердце улыбается, хотя он этого не видит. Не насмешливо и не грустно, не снисходительно и не печально – как-то по-другому, как-то очень мудро.

"Ты заплатишь тем, что твоё желание исполнится. Я не верну его обратно и не стану отменять. Я воплощу твою мечту в реальность, но ты должен формулировать осторожно. Это – условие."

Что ж, даже без платы? Тем лучше. Сильвенио не представляет, каким образом само исполнение его мечты может обратиться против него. Он – счастлив, счастлив и может спокойно умирать.

Но прежде, конечно, он загадывает своё самое-самое заветное желание. Желание, которое жило в нём всегда, но точную формулировку которого он осознал только на Кси-Браш-Лавире-Пять, во время своего отпуска. Тогда слова этого желания пришли к нему в шёпоте ветра, в журчании воды, в лучах солнца, и с тех пор, выйдя из своего так называемого отпуска, он повторял эти слова по себя каждый день.

Однако, когда он называет свою мечту и готовится уже к путешествию по дивной реке под оранжевым небом, когда он слышит уже звон белоснежного цветка на своей груди – Голос снова вторгается в его сознание.

"У тебя есть ещё одно желание."

Сильвенио заставляет себя очнуться. Первое мгновение он недоумевает: разве что-то ещё осталось? Разве не выполнил он свою миссию в этом мире?

"Я не джинн, –

Сердце вновь улыбается. –

Я исполняю столько желаний, сколько нужно просящему. Подумай хорошенько, пока у тебя есть возможность."

И Сильвенио вспоминает – да, точно, имеется ещё одно. То, чего бы ему хотелось. Он открывает глаза и видит Аргзу, чей гнев напитал защитный барьер необходимой энергией, чтобы практически раздавить Близнецов. Но те, конечно, только притворяются проигравшими, потому что им стоит продержаться лишь ещё немного: одних лишь гнева и ярости явно недостаточно, чтобы барьер Аргзы был достаточно прочным без недостающей теперь магии.

Представьте, что вы можете пожелать абсолютно всё. Вы можете воскресить погибших друзей и всех, кого когда-либо любили. Вы можете повернуть время вспять и отменить всё плохое, что с вами случилось. Вы можете сделаться кем угодно, создать себе совершенно новую жизнь – жизнь, где не будет ни предательства, ни страданий, ни даже обыкновенной скуки. Вы можете стать бессмертным, а можете повелевать империями живых. Вы можете получить все доступные миру знания или стать единоличным обладателем несметных сокровищ. Можете пожелать, чтобы всех, кто вас когда-либо обидел и унизил, не существовало вовсе. Вы можете это и многое, многое другое – вы можете пожелать всё, что взбредёт вам в голову, сумейте только объяснить.

Что бы вы загадали?

У Сильвенио есть такая возможность. Он может всё и знает это; но у него нет времени на раздумья. Так что он смотрит на Аргзу Грэна. Он смотрит на человека, отнявшего у него так много; на человека, который сделал его своим рабом. Он смотрит на человека, убившего его лучшего друга, на человека, долгие годы так навязчиво бывшего рядом, на человека, который показал ему всю жестокость людей. Он смотрит на него, на человека, в чьих объятиях засыпал и благодаря чьим усилиям смог добиться только что исполнения своей заветной мечты. Он смотрит на Аргзу Грэна, служившего всему в его жизни так или иначе причиной и виной.

И говорит Сердцу Вселенной:

"

Я хочу спасти этого человека."

Он мог бы сказать по-другому. Например:

хочу, чтобы он был спасённым

, или же –

хочу, чтобы его спасли.

Или ещё как-нибудь. Но он говорит "

я хочу спасти"

– и это решает всё. Формулируй желания правильно, дружок, не так ли?..

И лишь после этого он позволяет себе наконец-то поприветствовать долгожданное небо цвета спелого апельсина, проваливаясь куда-то сквозь пространство и время.

Над ним склоняются чужие-знакомые лица с пёстрыми волосами и яркими глазами. Кажется, он видит лицо своей матери, но он не уверен, потому как лица сменяются одно за другим. Ему что-то говорят, его что-то спрашивают, чьи-то руки снимают с него одежду, кто-то осматривает его рану – зачем бы, ведь он же умер, умер и попал в…