Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Естественная восхищенность жизнью, обостренное переживание ее силы и подлинности – вот первичный субстрат азиатской души, источник ее вечной молодости. Чем глубже погружаешься в глубины азиатского континента, тем явственнее проступает эта вечная правда Востока. Отчетливее всего она ощущается на стыке монгольских степей и Южной Сибири – в ареале, по-азиатски необъятном, Алтая, Хакасии, Тывы, где религиозные доктрины и тщеславие земных царств, память человеческих обществ и сами формы Земли как бы растворяются в многозначительном безмолвии живой, одновременно текучей и смирной природы; безмолвии, обрамляемом и акцентируемом простейшими знаками вечности: загадочными петроглифами, смутными образами в камне, как бы расплывающимися в его зернистой фактуре, курганами безымянных могил, сухой дробью шаманского бубна, пением, поднимающимся с животного дна души, дрожащими звуками варгана без мелодии и ритма. Здесь есть все, и притом в большом количестве, в своей чистой природной красоте – и горы, и степи, и воды, и камни, и небо, – но элементы пейзажа именно благодаря своей грандиозности и красоте как бы ограничивают, нейтрализуют друг друга, сливаются в целостный пространственный образ, который отсвечивает уже какой-то запредельной, небесной перспективой. В этой безбрежной цельности Земли и Неба глазу даже не за что зацепиться. Словно какая-то неодолимая сила втягивает здесь мировой простор в свое воронкообразное движение, размывает и рассеивает все формы. Та же сила «безмолвия бескрайних пространств» гасит всякий звук: не припомню за время моего пребывания в том краю громких и резких звуков, даже дожди идут там бесшумно. Все образы сливаются в одно безликое марево, все звуки возвращаются к невнятному шороху Земли. Стерты, бесстрастны, не останавливают на себе взор, сплавляются в единый всечеловеческий тип лица людей. Дороги асфальтированные, в отличном по русским меркам состоянии, и это обстоятельство еще больше усиливает слепоту к окружающему миру: как раньше скакали по степи на лошадях, так сейчас еще быстрее мчатся по ней на автомобилях, не успевая оглядеть пролетающий мимо пейзаж.

…Вам вольные кочевья
Сулила Красота.
Вседневная измена,
Вседневный новый стан:
Безвыходного плена
Блуждающий обман.

Обман?.. Что обман? Как сказал бы Ницше (а вместе с ним любой житель Азии), если есть только иллюзия, значит, иллюзия – реальность. Не может не видеть эфемерности всего явленного тот, кто духом обнимает вечность. Но в обманчивости явленного можно постичь высшую правду явления. И нет лучшего способа сохранить правду, чем выдать ее за обман.

Азия – мир мнимости, где все настолько же тождественно всему другому, насколько отличается от него и, более того, чем более подобно, тем больше отличается. Мир Азии – единство единичностей, целостность бесконечного разнообразия. В нем ничего нельзя представить себе. Остается представлять себя. А делать это можно только играючи.

Поэтому азиат смотрит не на мир и не на себя, а на то, что таится между вещами, и… ничего не видит. Зеркало его ума – темное (Лао-цзы). Он вечно занят поиском своей соотнесенности с другими, выправлением своего отношения к миру, и в этом занятии находит эстетическое удовольствие, ведь в нем он опознает свою самодостаточность. Отсюда его любовь к фотографированию, которое позволяет ему любоваться своей цельностью в пустоте – в своей тени, следе, отблеске. Перед камерой он мгновенно входит в нужный образ – степенно-умиротворенный, представляющий таинственный центр, или эксцентрически шутливый, обозначающий центр вне себя. Выбор зависит от статуса и момента. Одно как будто не связано с другим и все же неотделимо от него. Будем помнить завет Лао-цзы: «Мудрый уподобляется своему праху».

Могучий центростремительный вихрь, реющий в «воронке Азии», не дает поставить монументальные храмы или дворцы; там все бывшее стирается временем. Историю и потусторонний мир заслоняют высь и ширь самой Земли, которая вся стала жертвенником и в своем великом смирении – свидетелем и бесстрастным судьей людских поступков. Храмами служат здесь отдельные, разверстые в пустоту места, опорные точки мировой силы, которые, словно какие-то гигантские космические машины, втягивают в себя физическое пространство и преображают его в пространство духовное, символическое. Необозримой паутиной опутывает земное бытие это поле мировых энергий.