Цветы зла

– Я привлек ее к делу, – вернулся в колею хозяин ресторана. – Уже зная о специальности Кристины, я попросил ее оформить новый ресторан моего лучшего друга.

– И она согласилась?

– Да. Без энтузиазма, со словами: "Я все давно забыла, но, если ты этого хочешь", но согласилась. И оформила, и очень здорово и необычно оформила. Я почти каждый день заходил смотреть, как обычный подвал превращается в нечто особенное... И как она сама превращается в особенного человека. Потом Кристина по моей просьбе взялась за другой ресторан, за второй, за третий... И знаешь, – Марья Ивановна вздернула бровь, показывая, что обращение на "ты" ее удивляет – знаешь, она в самом деле оказалась весьма талантливым дизайнером. Можно сказать, от бога дизайнером. Ни одна ее работа не была похожа на другую...

– А ваш ресторан? Не похоже, что в нем поработал талантливый оформитель?

– Его оформлял мой младший брат. Его убили, – потемнел лицом Эгисиани.

– Простите...

– Кроме него у меня никого не было...

– Продолжайте, пожалуйста, я вас внимательно слушаю, – попросила Марья Ивановна, когда следы тягостных воспоминаний перестали искажать лицо собеседника.

– Кристина занималась не только оформлением помещений, – продолжил тот свой рассказ. – Она еще находила певиц и певцов, клоунов и поэтов и тому подобный кордебалет. И всегда в самую масть, всегда шансон был продолжением интерьера, кухни, хозяина, наконец... Не прошло и полутора месяцев, как она стала совсем другим человеком... Уверенным, энергичным, ищущим...

– Вы полюбили ее?..

– Нет... Не полюбил...

– Почему?

– Наверное, я ждал вас.

Марья Ивановна пропустила признание мимо ушей. Грузин – есть грузин. Что с него возьмешь?

– Короче, пари было выиграно... – проговорила она, посмотрев на свою пустую рюмку.

– Да. За день до ее смерти я получил тысячу долларов... – сказал Эгисиани, наливая ей коньяку.

"Получил и прикончил, за то, что вынужден был унижаться", – подумала Марья Ивановна и сказала:

– Замечательно. А кто же все-таки ее отравил?

– Не знаю. Я душу вынул из Святослава Валентиновича, и эта голая душа призналась мне, что не имеет к смерти Кристины прямого отношения. А мои друзья с подлинными чекистскими документами в это же время опросили соседей, некоторых с пристрастием. Все они сказали, что не ничего не знают и никого не подозревают.

Марья Ивановна посмотрела на часы. Был десятый час. Покопавшись в сумочке, обнаружила, что мобильного телефона в ней нет.

"Бог мой, я же выбросила его в урну вместе с одеждой! Смирнов меня растерзает! Попросить у этого красавчика? Нет, не солидно..."

– Мыслями вы уже дома? – спросил ее Эгисиани язвительно. – Муж, наверное, ходит сейчас по углам, сжимая кулаки и бормоча проклятья?

– Это точно. Пожалуй, я поеду, а не то придется новую мебель покупать.

– А как же беззаботный треп и моя кухня? Кстати, мой малый зал вам, без сомнения, понравится. У меня там на полах и стенах шкуры медведей, тигров, лев даже есть. И еще великолепная коллекция подлинного оружия – старинные пищали, копья, луки со стрелами и тому подобное.

– Как-нибудь в другой раз, Вова, как-нибудь в другой раз. Давайте выпьем на прощанье, да я поеду.

* * *

Эгисиани хотел проводить Марью Ивановну до вызванного им такси, но, когда они уже выходили из зала, к нему подошел смуглый человек с большим животом, азербайджанец по национальности и, отозвав в сторону, зашептал что-то на ухо. Не дослушав, хозяин ресторана, обернулся к Марье Ивановне с виноватой улыбкой: – Бога ради обождите меня минутку, – и спешно ушел.

Некоторое время, приличия ради, Марья Ивановна постояла у двери. Затем, посмотрев на пузатого азербайджанца и отметив, что у него необычайно умные и наблюдательные глаза, развела руками и пошла к такси, стоявшему у подъезда. Не успела она расположиться на сидении, как из раскрытого окна ей на колени упал комок белой писчей бумаги.

10. Получается черт те что

На Пушкинской площади Марья Ивановна попросила таксиста остановиться. Пакет с трикотажным костюмом и мобильным телефоном был на месте. Переодевшись в "своей" кабине, она поехала домой.

Смирнова в наличии не было. Позвонила ему. Он, обрадовавшись, сообщил, что направляется в ресторан Эгисиани, так как решил, что с ней что-то случилось. Марья Ивановна, сказав, что у нее все в порядке, попросила немедленно поворачивать и ехать домой. Положив трубку, пошла в ванную, умылась, слегка подкрасилась (мама говорила ей, что мужчина должен знать, что его женщина красится не только лишь для своего удовольствия и удовольствия посторонних лиц), переоделась в домашнее, уселась удобнее в свое кресло и только тогда развернула записку.

В ней было написано:

"Вовчик знает об убийстве Крысы все".

Когда она пришла к выводу, что Крыса – это Кристина, в замочной скважине задвигался ключ Смирнова.

Лишь только дверь открылась, и в ее проеме появился Евгений Александрович – в чужих брюках, скособоченный, вымученно улыбающийся, – у Марии Ивановны упало сердце.

– Что с тобой? – спросила она, подавшись к нему.