Цветы зла. Безумная ботаника. 1894-1911

Мне не стыдно признаться, что, когда олень исчез, спазмы ледяного холода пробежали по моему телу, и я задрожал от ужаса. Абсолютная отвратительность происшедшего и печальное осознание опасности, которой я избежал, полностью парализовали меня, и я мог только со страхом и восхищением разглядывать противоестественное чудовище.

Вскоре ко мне вернулось самообладание, а вместе с ним и то алчное чувство, с которым всякий охотник за орхидеями смотрит на новый экземпляр. Кроме того, я испытывал определенное презрение к себе за то, что поддался минутной панике в присутствии моих спутников. Я стоял, обдумывая различные способы завладеть этим чудесным цветком.

Внезапно пришло вдохновение, и я увидел возможный путь к успеху. Повернувшись к Раюту, я резко сказал:

— Рают, ты женщина!

Он бросил на меня взгляд, полный ужаса и укоризны.

— Ты женщина, — повторил я, — и чтобы показать тебе, как мало белый человек боится твоего Злого Духа, я срежу эту орхидею и унесу ее.

Даяк провел языком по пересохшим губам, пытаясь заговорить; второй даяк лежал неподвижно, как бревно.

Я сделал шаг на поляну, но Рают с судорожным усилием встал передо мной.

— О вождь, — выдохнул он, — не приближайся к Дереву, которое Ест! Помни о судьбе оленя.

Моя кровь вскипела. Нетерпеливо оттолкнув его в сторону, я двинулся вперед и остановился там, где был вне досягаемости этих дьявольских рук. Ужасное чудовище сразу же почуяло меня. Змееподобные ветви наклонились ко мне, украдкой раскачиваясь взад и вперед в попытке дотянуться до меня. Лепестки цветка превратились в настоящую радугу переливающихся красок.

Даяки обрели некоторое мужество, увидев, что я возвращаюсь невредимым. Я объяснил им свой план. В долине мы заметили на гарцинии стаю крупных обезьян; теперь я тихо подкрался к ним и подстрелил одну. Захватив добычу, мы вернулись к дереву. Здесь я объяснил Бати, что он должен бросить тело обезьяны поближе к ветвям, в то время как я займу место на другой стороне, возле орхидеи. Я надеялся, что, пока все руки дерева будут заняты подъемом тела, я смогу подбежать и срубить отросток с орхидеей. Рают будет стоять рядом, чтобы предупредить меня о возможной опасности.

Бати швырнул тело обезьяны к дереву; через мгновение ветви наклонились и схватили его. Дождавшись, пока они все сцепятся, я прыгнул к стволу и ударил по отростку. Струя черной жидкости вырвалась наружу, когда топорик погрузился в кожистую субстанцию. Я поспешно поднял руку, собираясь повторить удар, однако Рают крикнул: «Беги, о вождь, беги». Я тотчас отскочил, но опоздал — всего на мгновение. Концы трех веток опустились мне на голову, когда я прыгнул назад; и, хотя инерция несла мое тело, эти дьявольские руки, вытянутые во всю длину под действием веса, удерживали мою голову и верхнюю часть туловища в нескольких дюймах от земли. Диски обжигали кожу головы, как расплавленный свинец.

К счастью, я не потерял контроль над своими чувствами, хотя вспышки живого огня, казалось, пронзали мой мозг. Я велел Раюту схватить меня за ноги. Он немедленно подчинился и стал тянуть, так что моя голова оказалась вне досягаемости других рук, которые бешено извивались взад и вперед в попытках дотянуться до меня. Им не хватало всего нескольких дюймов.

На удивление безразличным голосом я попросил Бати ухватиться за одну из моих ног, а затем, посоветовав им покрепче держать мои ступни, отдал приказ: «Раз — два — три — тяните!». Сверхчеловеческим усилием они оттащили меня, оставив три четверти кожи головы прилипшими к дискам. Тогда я потерял сознание и больше ничего не помню.

Очнулся я на сампане, возвращающемся в Мендавай. Там мой друг, помощник резидента, поставил меня на ноги.

Это случилось почти два года назад; но даже сейчас очарование чудесного цветка по временам овладевает мной, и я чувствую, что однажды вернусь в ту тропическую долину.

Если я добьюсь успеха, орхидея произведет сенсацию, какой никогда не знал ботанический мир. Если нет, я пополню собой число жертв этого таинственного ужаса — Дерева, которое Ест.

Курд Лассвиц Звездная роса [15]

I

Перед виллой фабриканта Керна стоял готовый к отъезду автомобиль. Герман Керн, цветущий мужчина с открытым, умным лицом, торопливо простился с прибежавшими из сада двумя молодыми дочерьми. Старшей, Гарде, он сообщил вскользь, что едет по важному делу, касающемуся казенного подряда. Автомобиль зажужжал, запыхтел и отъехал, поднимая легкую светлую пыль. Младшая дочь Керна, Зиги, убежала обратно в сад играть в лаун-теннис. Гарда устало побрела в парк. Ей хотелось тишины и покоя. Хотелось быть дальше от дома, вечно полного гостей, смеха и праздной суеты. Она пошла к своему любимому месту, в самом конце парка, на границе примыкавшего к нему леса. Это была небольшая поляна среди покрытых темными соснами высоких холмов. Один скалистый выступ холма выдавался далеко вперед, образуя нечто вроде грота, над которым повисли могучие ветви бука — старого лесного великана. Это место звали «Богатырской могилой»... Потому что, по народному преданию, здесь похоронен был богатырь.