Цветы зла. Продолжение Крайней мазы (СИ)

- Он начал ее окучивать. И так, и эдак. Представь, он каждый день отдает сто долларов плюс накладные расходы - кабаре, казино и прочее, - а она ему про высокие материи рассказывает. Чувствует, что он ее неспроста желает, и рассказывает. Об интерьере, как продолжении внутреннего мира доходного посетителя, о высокой музыке, очищающей проголодавшуюся душу, о поэзии, как мере человека, и о прочих глупостях. У Вовика душа чернеет от ненависти, но он слушает, слушает... Что-то помимо своей воли понимает, что входит в его душу...

- И становится другим, и она, видя перемену, поощряет его, - вспомнила Марья Ивановна одухотворенное лицо Эгисиани.

- Ну-ну, поощряет своим телом... Опять тебя заносит. Дудки все это нематериалистические! Он, вне всякого сомнения, остается прежним - волка траву есть не заставишь.

- А ночь в ресторане с Кристиной и мясом по-чухонски?

- Эту незабываемую ночь и свое чудесное перерождение он придумал, - убийственно усмехнулся Евгений Ильич. - Придумал, чтобы тебя на шкуру медведя затащить и на ней поиметь под пристальным наблюдением своего пузатого друга. Не-е-т, все у них было по-другому. Сколько он ее знал?

- Около года.

- Так посчитай, сколько он заплатил этому пузану? Тридцать пять тысяч долларов! Даже для владельца большого ресторана - это огромные деньги.

- Ты хочешь сказать, что он убил ее из-за денег? Понял, что не добьется взаимности, и убил, чтобы не платить?

- Я высказал гипотезу.

- Фантастическая гипотезу, - голос Марья Ивановна звучал неуверенно.

- Может быть. И в ней ничего не говорится, почему и кто на тебя наехал... Если мы не решим этот вопрос, то с места не сдвинемся.

- Ты еще забыл об арбалете, который принесла в ресторан Кристина.

- Не забыл... Этот факт как раз подтверждает то, что Эгисиани не имеет никакого отношения к ее смерти. Естественно, прямого отношения.

- Почему это?

- Потому что мне кажется, что арбалет, принесенный Кристиной и арбалет, из которого в меня выстрелили, происходят из одного и того же стада арбалетов. Стада, которое пасется в окрестностях дачного дома Дикого.

- Может, ты и прав...

Он посмотрел на Марью Ивановну. Она выглядела утомленной.

- Ладно, давай спать, утро вечера мудренее, - сказал он, осторожно поднимаясь с дивана. - Я буду спать здесь, а ты иди к себе.

- Хорошо, - пожала плечами Марья Ивановна, решившая вести себя примерной школьницей. - Но ведь утром мы проснемся вместе?

- Посмотрим, - буркнул Смирнов и поковылял в ванную чистить зубы.

В полтретьего ночи они столкнулись в коридоре, соединявшем спальню с гостиной.

14.

Утром было решено, что Евгений Ильич поедет в ресторан со стихами на стенах и музыкой в столешницах, а Марья Ивановна побродит с сачком для арбалетов в окрестностях дачного дома Дикого.

Первым ушел Смирнов. Минут через пять после того, как за ним закрылась дверь, Марья Ивановна позвонила Эгисиани.

- Не звони мне больше, - закричал тот сразу. - То, что ты ищешь, далеко от меня. И еще...

- Что еще? Говори!

- Брось расследование... Ты даже и не представляешь, что лежит на дне этой банки с тараканами...

- Ты врал насчет Кристины? - не слушала Марья Ивановна.

- Да.

- Ты поспорил на меня? Со своим пузаном?

- Да.

- Тот человек, насиловавший Кристину, это ты?

- Да. Прощай, меня сожгут, если узнают, что я говорил с тобой по телефону.

- Последний вопрос...

- Никаких вопросов.

- Володя, я умоляю! Ты мне должен...

- Давай, говори быстрее...

- Этот арбалет, который принесла Кристина...

- Ничего она не приносила. В ту ночь, когда я тряс Дикого, в меня из него выстрелили.

- Кто?

- Не знаю. Я шел к калитке, в меня пальнули, мои люди бросились к месту, с которого стреляли, но этот человек перелез через забор и убежал.

- Тебя ранили!?

- Разумеется. В самое сердце...

- Ты был в бронежилете...

- Конечно...

- Арбалет вы нашли под забором?

- Да, на той стороне. Арбалет и початую пачку "Парламента".

- Еще один вопрос...

- Никаких вопросов! Забудь обо мне. Прощай! Я жалею, что не успел тебя трахнуть.

- Я выкинула твой алмаз! -выкрикнула Марья Ивановна в замолкшую трубку.

После разговора походив по комнатам безхозной мегерой, Марья Ивановна выкурила на унитазе сигарету, затем села у трельяжа подкраситься - общение с косметикой и зеркалом успокаивало ее, как ничто другое.

- Ну что ты так расстроилась? - выбрав губную помаду, спросила у своего отражения.

- Меня обманули...

- А брось! Ты обманула, тебя обманули! В следующий раз будешь умнее. И что у тебя за дурацкая манера все ему рассказывать?

- Мама говорила: исповедуйся, не носи в себе ложь... - отражение, закончив подкрашивать губы, взялось за карандаш. - Неправда, говорила, выедает душу и сердце, и человек становиться похожим на прогнившее дерево, забывшее упасть.

- А ты в церковь ходи! И исповедуйся батюшке. И всем будет хорошо. И тебе, и ему, и батюшке.

- Батюшке исповедоваться? А что, это идея...